Какая-то старая и суровая карга презрительно оглядела прилипшее платье, облегающее тело, нахмурилась:
— Что вы нам прочитаете?
Света растерялась. Она хотела читать басню, и даже выучила про мартышку и очки. Но как читать про мартышку, когда здесь такой человек? При нем хотелось про любовь. Света застеснялась, судорожно вспоминая какое-нибудь романтическое стихотворение.
— Ну же, деточка! Здесь телевидение, никто вас не будет ждать.
Что она тогда читала? Кажется, какое-то стихотворение. Кажется, об измене. Ведь когда ты влюблен, тебе повсюду мерещится измена. Светлана Борисовна напряглась, припоминая:
Движенье рук в слепом объятье танца,
В смертельном па при свете фонаря,
Мы падаем, не в силах удержаться
На тусклом лезвии заснеженного дня.
Мозг будоражит слабый запах туи,
И мы с тобой, нарушив уговор,
В который раз срываем поцелуи,
Забравшись в темный петербургский двор.
Еще мгновение, и будет невозможно
Противиться превратностям судьбы,
Нас искушает страшно и безбожно
Стеклянный блеск неоновой звезды.
Табачный дым окутывает тело,
Под пальцами струится неглиже,
Финальный спазм. И меркнет тихо сцена.
Мы возвращаемся. Я — к мужу. Ты — к жене.
Комиссия потрясенно молчала. Добро бы эта мокрая курица-пигалица прочитала "Погиб поэт, невольник чести". В крайнем случае, какую-нибудь басню, скажем, про мартышку и очки. И вдруг — буржуазная пощечина советскому вкусу. И только Дальский улыбался: чуть снисходительно и понимающе, словно знал о ней что-то такое, в чем она сама боялась себе признаться даже под одеялом.
— Сколько вам лет? — спросил он наконец.
— Восемнадцать! — соврала, прибавив себе полгода.
— И вы, конечно, замужем… — холеные пальцы с массивным серебряным перстнем огладили аккуратную бородку.
— Нет! Не замужем! А разве это имеет значение?! — Света вздернула остренький подбородок. — Разве для того, чтобы любить, нужно обязательно быть замужем!
— Невероятно! Она еще издевается, — члены комиссии возмущенно защипели, тени от их голов извивались на стене.
Света попятилась, но выбранной позиции не сдала:
— А что я такого сказала! Причем тут замужество!
— В вашем — придуманном Петербурге — конечно, замужество не имеет никакого значения, — Дальский подошел к ней близко-близко. — Ведь вашего порочного, чувственного Петербурга как бы и не существует. Однако если вы собираетесь работать на советском телевидении, то подобные образы просто недопустимы. У советского человека другие идеалы и цели в жизни. Потом вы выйдете замуж, родите детей и поймете, что я был прав. — И уже совсем тихо посоветовал: — Не стоит демонстрировать свое белье на людях, даже если оно у вас красивое и заграничное.