Приходили новые люди, затевались интриги, кто-то кого-то двигал, кто-то кого-то за что-то увольнял — в общем, рядом кипела настоящая жизнь, наполненная смыслом. Света и не заметила, как стала редактором, хотя без высшего образования это казалось и невозможным, но Дальский попросил, и Миронову разрешили: то есть разрешили ей, благодаря тихому словечку Павла Петровича. Новички обходили стороной: быстро сложилась своя — молодая — компания, она же была не то, что бы чужой, но и не своей. Вне времени.
Павел Петрович не старел. По-прежнему был столь же красив и подтянут, вел программу «Время» и международный выпуск. Раз в год ездил в заграничные командировки — сначала в Болгарию, Польшу, Чехословакию, потом стали выпускать в Германию, Францию. Возвращался иным, восторженным и воодушевленным, захлебываясь, рассказывал о том, что происходит "у них". Какая там техника, какие передачи и какие телевизионные шоу. Слово «шоу» Павел Петрович произносил мечтательно, словно выдыхал в мир имя единственной, а потому самой любимой женщины. И Светлана отчаянно ревновала, хотя ревновать нужно было совсем к другому. Точнее, к другим… Мучилась, терзалась, проклинала себя, но все равно стояла "на стреме". Терзания понимал и принимал, а однажды, как бы разомлев, признался:
— Ты моя девочка, понимаешь, моя… С того самого дождя. И кроме тебя, у меня никого нет и не будет.
Она плакала от счастья, чувствуя легкие прикосновения твердых холодных губ на своем лице. Вот оно! Дождалась! Первый поцелуй в тридцать лет. Ну и что?! Кто сказал, что это невозможно?
Свадьба. Главный дворец бракосочетания на набережной Невы. Чайки. Черная «волга» с пупсом на атласной ленте. Букеты цветов. Толпы гостей. А потом, — тут она всегда смущалась, представляя, что будет потом.
Но сначала — свадьба. Она до сих пор вспоминала шорох белого немецкого платья и шляпу с твердой, словно накрахмаленной фатой, белые туфельки с перемычкой, на толстом, уже не модном каблуке, перчатки до локтя и ворох белой сирени. Жених улыбался и задумчиво крутил на пальце толстое золотое кольцо. Шампанского! Всем было горько!
Ей особенно.
— Светка, прости! Я свинья, но ты же знаешь, как я мечтал об Америке. А это шанс, реальный шанс. И теперь он у меня есть. Я старый для тебя, Светка.
— А для Америки?
— Для Америки никто не может быть старым. Хоть чучелом, хоть тушкой, Светка. Но я должен увидеть эту капиталистическую свободу. Кто отказывается от шанса?
Только дураки. А еще, как известно, они умирают по пятницам.
У Павла Петровича был шанс. И он им воспользовался. Вместе с женой.