– Мой помощник Протос пытался с ним сегодня связаться. Он поставил меня в известность о случившемся, и я только что поговорил с доктором Марплом.
Полетт побледнела как мел.
– Почему ты мне не сообщила об этом? – сурово повторил Франко. – Почему не сказала, что у него депрессия?
Напуганная его суровым тоном, Полетт неуверенно поднялась с кровати.
– Я думала…
– О чем ты думала? Что для меня это не имеет значения? – Гнев Франко, казалось, был столь велик, что он с трудом выговаривал слова. – Выходит, ты считаешь, я способен довести человека до самоубийства?
Полетт вздрогнула.
– Я просто решила, ты сочтешь… что это не имеет отношения к делу.
– Не имеет отношения! – передразнил ее Франко.
– Папа очень переживает, что так подвел тебя, – услышала она свое слабое возражение.
Он смотрел на нее так, будто видел впервые. И было совершенно ясно, что ему не нравится то, что он видит.
– Прошлой ночью ты даже не пыталась рассказать мне, что твой отец так страдает… ты даже не намекнула, что он способен на… самоубийство.
– Я не думала, что для тебя это столь важно.
Побледнев, Франко отвернулся, руки его сжались в кулаки.
– Кажется, мне никогда прежде так не хотелось ударить человека, как сейчас, – гневно бросил он. – Неужели ты считаешь меня столь бесчувственным? И подумать только, я чуть не стал заниматься с тобою любовью! Да что уж такого подлого я совершил, чтобы относиться ко мне подобным образом?
Охваченная внезапным стыдом, Полетт потупила взгляд.
– Я… я…
– Если бы я знал, в каком состоянии находится твой отец, я бы сделал все, что в моих силах, чтобы облегчить его страдания. Все, что в моих силах, – угрюмо произнес Франко. – Или ты считаешь, что мои чувства к тебе превышают цену человеческой жизни?
– Нет, я не… – бормотала в смятении Полетт. И когда только она решила, что Франко являет собою само воплощение порочности? Когда и по какому поводу она сочла, что он лишен даже малейшей доли человечности? Господи, отчего же она так обманывала себя? Ибо она обманывала себя – и теперь видела это совершенно ясно. Вероятно, ей казалось легче чернить Франко и винить его во всех смертных грехах, чем взглянуть на меру собственной вины. И что хуже всего – не делала ли она этого нарочно, вместо того чтобы прийти к согласию с теми чувствами, которые вызывал в ней Франко?
– Ты же говорил, что в делах не бывает сантиментов, – отчаянно пыталась она защитить себя. – Ты же говорил, что мой отец интересует тебя лишь с точки зрения взаимоотношения цели и средств и что тебе неприятно обсуждать эту тему.
Услышав собственные жестокие слова, Франко вздрогнул, как от удара хлыстом.