Бровин отодвинул локтем кружки и расстелил на столе карту.
— Основной бой завязался здесь, у Соколовки, — он черкнул по карте ногтем. — Главный удар приняли на себя батареи Огульникова и Паншина. Оба хлопца большие спецы отбивать танковые атаки. Еще сталинградской выучки. И они поддали фрицам огонька! Однако ясно было, что те попытаются нас обойти. Может, даже сделают крюк — тут вот километров на сорок тянутся болота — и выйдут на Летягина. Так оно и случилось. А у того бронебойные ружьишки, да больше ничего. Помочь бы, но с этой стороны тоже наседают…
Никитин положил ладонь на карту.
— Ты нам, Семен Григорьевич, всю стратегию не объясняй. Мы люди невоенные. Скажи лучше, как лейтенант без вашей помощи обошелся?
Бровин замолчал. Вроде даже обиделся. Карту сложил. Прикурил от лампы. И наконец произнес:
— Не знаю, как у вас, а у нас, военных, бывают ситуации, когда приходится терять людей, и ничего не поделаешь. Рота Летягина, конечно, не могла выстоять. Но, еще хуже, всей дивизии грозило оказаться в танковых тисках. Мы к этому худшему и готовились. Только не видно с той стороны немецких танков, и все тут. Начштаба даже стал нервничать. "Слышишь? спрашивает, как только у нас чуть притихло, и кивает в сторону Летягина. Все стреляют". — "Стреляют, — говорю. — Два часа уже слышу". — "Да, что их, привязал там кто-то?"
Генерал Бровин резко поднялся, так что заколебался огненный язычок в лампе, и добавил, почему-то обращаясь к Никитину:
— В общем, не прошли здесь, Борис Васильевич, немецкие танки. А у Соколовки мы их отшвырнули.
Он умолк, и некоторое время никто не перебивал тишину.
— Как же ему удалось? — не выдержал кто-то из присутствующих.
Бровин пожал плечами.
— В том-то и загадка. Когда мы прибыли в роту Летягина, ничего нельзя было понять из объяснений. Говорили о какой-то установке, которую он принялся сооружать, едва занял позиции, и о том, что немецкие танки застревали вдруг на ровном месте. Один солдат даже так выразился: как жуки на булавке — гудят, а стронуться не могут.
В сенях послышался топот, громкие голоса, и ввалились толстый большой Чигодаев и капитан с пакетом.
Костя Чигодаев был давним товарищем Чехова и по учебе, и по работе в военно-инженерной академии. Когда-то за тощую, длинную и очень прямую фигуру курсанты прозвали его Гвоздем, а сейчас могучее чигодаевское тело так плотно сидело в генеральской шинели, что ни единой морщинки не появлялось на ней даже при движениях. Константин остался таким же шумным и радостным.
Он крепко обнял Чехова и тут же прогудел: