Тайхман услышал, как в соседней комнате начали бить часы. Они пробили трижды звонким серебряным звуком, какой бывает в музыкальных шкатулках. Он взглянул на стену за спиной фрау Вегенер. Она была оклеена розовыми обоями с линейным рисунком. На стене висела написанная маслом картина с изображением девочки лет четырнадцати, фрау Вегенер в детстве. Он заглянул в глаза девочки и ответил:
— Да.
— И ты знаешь, что тебе нельзя меня любить?
— Да.
— Я не могу запретить тебе. Но тебе не следовало влюбляться.
— Да.
— Я знаю, как ужасно для тебя сидеть здесь и отвечать «да», но это скоро закончится. Обещай же не делать ничего, что мне пришлось бы запрещать.
Тайхман промолчал в ответ.
— Как женщине мне льстит, что ты не торопишься с ответом. Но молчание затянулось. Скажи «да» еще раз, пожалуйста.
— Да.
Хотя он был совершенно серьезен, все это напомнило ему дешевую пьесу, в которой ему навязали роль, которую он не желал играть. Он вновь почувствовал, что она взяла верх.
— Спасибо. А я обещаю никогда больше не причинять тебе зла и не мучить тебя. Я знаю, я причиняла тебе боль, но не скажу, зачем это делала, — не могу этого сказать. Ты просто поверь, что я не хотела этого. Это было совсем не то, что ты мог подумать, что ты мог…
Он опрокинул пепельницу. Пуговица его манжеты зацепилась за бахрому скатерти, и пепельница, стоявшая на столике, разделявшем их, грохнулась на пол. Но прежде чем он успел наклониться, фрау Вегенер подняла ее и поставила на стол. Она сделала это, не задумываясь. Лицо ее покраснело, а самоуверенность испарилась. Она, как школьница, сложила руки на одеяле перед собой и принялась рассматривать их. Казалось, она не знала, что говорить дальше, словно у нее не было мужества сказать ему, что собирается стать матерью. На ее лице отразилась беспомощность; ее улыбка выглядела смущенной и неестественной… Но потом она взяла себя в руки и, посмотрев на него, добавила:
— Иначе я не смогла бы рассказать все это. А ты спас моего мужа и…
— Я спас твоего…
— Я знаю, ты просто спасал одного из своих товарищей, но случилось так, что им оказался мой муж. Я знаю, ты сделал бы то же самое для любого другого — не будем об этом спорить. Но я знаю также, что ты осознавал все время — на плоту и в лодке, — что это был мой муж. — Когда она произносила эти слова, в ее голосе слышалась едва уловимая нотка триумфа. Тайхман покраснел от досады. Она снова посмотрела на свои руки и сказала очень спокойно, словно бы вскользь: — Я никогда этого не забуду. Мой муж собирается отдать тебе свои часы, которые ты прислал нам из госпиталя. Пожалуйста, прими их. А сейчас расскажи мне немного о своих друзьях…