И сейчас то же происходит с ним, Алексеусом. Мать снова тяжело перевела дыхание.
— Если нужно, я останусь с тобой, сделаю, что смогу, постараюсь свести трудности к минимуму, — она беспомощно пожала плечами.
Алексеус молчал.
— Понимаю. Я уеду сегодня вечером. Я заказала номер в пансионате в Кюрсаале, правда, через неделю, но, думаю, это неважно. Ты... Сообщи мне, хорошо? — Она не сказала, о чем, он не спрашивал.
Все и так было понятно.
— Конечно, — мужчина говорил спокойно, но в его глазах затаились напряжение и горечь.
Беренис молча кивнула. Затем, словно повинуясь импульсу, шагнула к нему, сжала его руку и крепко поцеловала в щеку. Уже у двери она оглянулась.
— Ты — все, о чем я думаю, о чем беспокоюсь. Все, что я делаю, — я делаю для тебя. Помни это. — И, не ожидая ответа, ушла.
Алексеус уселся перед компьютером, посмотрел на заполненный цифрами экран и вдруг почувствовал себя очень одиноко.
Ему внезапно очень захотелось, чтобы кто-то оказался рядом с ним.
Кто-то, кто позволил бы просто обнять себя, притянуть к себе податливое тело, послушать спокойное дыхание, почувствовать ровное биение сердца.
Дверь спальни открылась, и Кэрри равнодушно повернула голову.
Вероятно, медсестра возвращается на свой пост.
Но в комнату вошла другая женщина. Кэрри невольно напряглась.
Беренис Николадеус подошла к постели и постояла минуту, хмуро глядя на девушку. Макияж и прическа Беренис были так же безукоризненны, как и на обеде накануне.
— Вы выглядите совсем иначе, я могла бы не узнать вас.
Она говорила по-английски бегло, с сильным греческим акцентом, очень низким для женщины голосом. Кэрри видела теперь их сходство с Алексеусом. Дама обращала на себя внимание, была какой-то значительной, но красивой ее, пожалуй, нельзя было назвать.
И уж точно такую не назовут ночной красоткой.
Кэрри удивили две вещи. Во-первых, как это ей удается спокойно смотреть на эту женщину после кошмара вчерашнего обеда, после тех унижений и страданий. А во-вторых, что мать Алексеуса совсем не выглядела такой леденяще неприступной, как вчера.
— Я хочу поговорить с вами, — сказала Беренис, оглядывая плохо освещенную комнату. Увидев стоящий у стены единственный стул, она пододвинула его к кровати и уселась, элегантно закинув ногу на ногу. — У меня к вам предложение, — деловым тоном начала она. — Не буду оскорблять нас обеих подходами и увертками. Суть моего предложения: я плачу вам пять миллионов евро, а вы едете со мной в очень хорошую клинику в Швейцарии. Там квалифицированно... решат вопрос с вашим состоянием.
Кэрри взглянула на нее. Она слышала слова — они доносились с того места, где сидела мать Алексеуса, где был остальной мир. Но Кэрри там не было. Она находилась где-то еще, где-то, куда никому не позволено вторгаться. Где-то, где ее окружала высокая, непроницаемая стена. Барьер, который не могли преодолеть ни чувства, ни эмоции.