Сидящий прослезился, хотел продолжить, но только махнул рукой и более уже не говорил ни слова. Грудь его часто вздымалась, глаза восторженно смотрели куда-то вверх.
– Тебе достаточно? – спросил Фандорин. – Ты признаешь его виновным?
– Да, – прошептала Ангелина и перекрестилась. – Он виновен во всех этих злодействах.
– Ты сама видишь, ему нельзя жить. Он несет смерть и горе. Его нужно уничтожить.
Ангелина встрепенулась:
– Нет, Эраст Петрович. Он безумный. Его нужно лечить. Не знаю, получится ли, но нужно попробовать.
– Нет, он не безумный, – убежденно ответил на это Эраст Петрович. – Он хитер, расчетлив, обладает железной волей и завидной предприимчивостью. Перед тобой не сумасшедший, а урод. Есть такие, кто рождается с горбом или с заячьей губой. Но есть и другие, уродство которых невооруженным взглядом незаметно. Подобное уродство страшнее всего. Он только по видимости человек, а на самом деле в нем нет главного человечьего отличья. Нет той невидимой струны, которая живет и звучит в душе самого закоренелого злодея. Пусть слабо, пусть едва слышно, но она звенит, подает голос, и по ней человек в глубине души знает, хорошо он поступил или дурно. Всегда знает, даже если ни разу в жизни этой струны не послушался. Ты знаешь поступки Соцкого, ты слышала его слова, ты видишь, каков он. Он даже не догадывается про струну, его деяния подчинены совсем иному голосу. В старину сказали бы, что он – слуга Диавола. Я скажу проще: нелюдь. Он ни в чем не раскаивается. И обычными средствами его не остановить. На эшафот он не попадет, а стенам сумасшедшего дома его не удержать. Всё начнется сызнова.
– Эраст Петрович, вы же давеча сказали, что его англичане затребуют, – жалобно воскликнула Ангелина, словно хватаясь за последнюю соломинку. – Пусть они его убьют, но только не ты, Эраст. Только не ты!
Фандорин покачал головой:
– Процесс выдачи долог. Он сбежит – из тюрьмы, с этапа, с поезда, с корабля. Я не могу рисковать.
– Ты не веришь Богу, – поникнув, грустно молвила она. – Бог знает, как и когда положить конец злодейству.
– Я не знаю про Бога. И безучастным наблюдателем быть не могу. По-моему, хуже этого греха ничего нет. Всё, Ангелина, всё.
Эраст Петрович обратился к Масе по-японски:
– Веди его во двор.
– Господин, вы никогда еще не убивали безоружного, – встревоженно ответил слуга на том же языке. – Вам потом будет плохо. И госпожа рассердится. Я сделаю это сам.
– Это ничего не изменит. А что безоружный, не имеет значения. Устраивать поединок было бы позерством. Я с одинаковой легкостью убью его хоть с оружием, хоть без. Обойдемся без дешевой театральности.