– О, как мне все это надоело! – сказал Матвей.– Леонид, прости меня, пожалуйста. Мне придется уйти.
– Конечно, иди,– сказал Горбовский.– А я пока прогуляюсь обратно на космодром. Как там мой «Тариэль»…
– К двум часам ко мне обедать,– сказал Матвей.
Горбовский допил стакан, поднялся и с удовольствием увеличил громкость тамтама до предела.
К десяти часам жара стала невыносимой. Из раскаленной степи в щели закрытых окон сочились терпкие пары летучих солей. Над степью плясали миражи. Роберт установил у своего кресла два мощных вентилятора и полулежал, обмахиваясь старым журналом. Он утешал себя мыслью о том, что часам к трем будет гораздо тяжелее, а там, глядишь, и вечер. Камилл застыл у северного окна. Они больше не разговаривали.
Из регистратора тянулась бесконечная голубая лента, покрытая зубчатыми линиями автоматической записи, счетчик Юнга медленно, незаметно для глаза наливался густым сиреневым светом, тоненько пищали ульмотроны – за их зеркальными окошечками зловеще играли отблески ядерного пламени. Волна развивалась. Где-то за северным горизонтом, над необозримыми пустырями мертвой земли били в стратосферу исполинские фонтаны горячей ядовитой пыли…
Заверещал сигнал видеофона, и Роберт немедленно принял деловую позу. Он думал, что это Патрик или – что было бы страшно в такую жару – Маляев. Но это оказалась Таня, веселая и свежая; и было сразу видно, что там у нее нет сорокаградусной жары, нет вонючих испарений мертвой степи, воздух сладок и прохладен, а с близкого моря ветер приносит чистые запахи цветников, обнажившихся при отливе.
– Как ты там без меня, Робик? – спросила она.
– Плохо,– пожаловался Роберт.– Пахнет. Жарко. Потно. Тебя нет. Спать хочется невыносимо, и никак не заснуть.
– Бедный мальчик! А я славно вздремнула в вертолете. У меня тоже будет трудный день. Летний праздник – всеобщее столпотворение, столоверчение и светопреставление. Ребята носятся как ошалелые. Ты один?
– Нет. Вон стоит Камилл и не видит нас и не слышит. Танек, я сегодня жду тебя. Только где?
– А ты разве сменяешься? Жалко. Полетим на юг!
– Давай. Помнишь кафе в Рыбачьем? Будем есть миноги, пить молодое вино… ледяное! – Роберт застонал и закатил глаза.– Сейчас я буду ждать этого вечера. О, как я буду его ждать!
– Я тоже…– Она оглянулась.– Целую, Роби,– сказала она.– Жди звонка.
– Очень буду ждать,– успел сказать Роберт.
Камилл все смотрел в окно, сцепив руки за спиной. Пальцы его пребывали в непрерывном движении. У Камилла были необычайно длинные белые гибкие пальцы с коротко остриженными ногтями. Они причудливо сплетались и расплетались, и Роберт поймал себя на том, что пытается проделать то же самое с собственными пальцами.