– Вольно, курсант, – произносит он сиплым голосом, берет из пепельницы сигаретку и затягивается, не отрывая от меня своих смотровых щелей.
Я опустил руки.
– Несколько вопросов, курсант, – сказал он и положил сигаретку обратно на край пепельницы.
– Слушаю вас, господин старший бронемастер!
Это не я говорю, это мой рот сам собой отбарабанивает. А я в это время думаю: что же это такое, ребята? Что же это происходит? Ничего не соображаю. А он говорит, невнятно так, сглатывая слова, я эту ихнюю манеру знаю:
– Слышал, что его высочество удостоил тебя… а-а… жевательным табаком из собственной руки.
– Так точно, господин старший бронемастер!
– Это за какие же… а-а… подвиги?
– Удостоен как представитель курса после взятия Арихады, господин старший бронемастер!
Лицо у него равнодушное, мертвое. Что ему Арихада? Опять взял сигаретку, осмотрел тлеющий кончик, вернул в пепельницу.
– Значит, был удостоен… Раз так, значит… а-а… нес впоследствии караульную службу в ставке его высочества…
– Неделю, господин старший бронемастер, – сказал мой рот, а голова моя подумала: ну, чего пристал? Чего тебе от меня надо?
Он вдруг весь подался вперед.
– Маршала Нагон-Гига в ставке видел?
– Так точно, видел, господин старший бронемастер!
Змеиное молоко! Экий барин горелый выискался! Я с самим генералом Фраггой разговаривал, не тебе чета, и тот со второго моего ответа позволил и приказал: без званий. А этому, видно, как музыка: «Господин старший бронемастер». Новопроизведенный, что ли? А может, из холопов выслужился… опомниться не может.
– Если бы сейчас маршала встретил, узнал бы его?
Ну и вопросик! Маршал – он был такой низенький, грузный, глаза у него все слезились. Но это от насморка. Если бы у него глаза не было или, скажем, уха… а так – маршал как маршал. Ничего особенного. В ставке их много, Фрагга был еще из боевых…
– Не могу знать, – сказал я.
Он снова откинулся на спинку кресла и снова взялся за сигаретку. Не нравилась ему эта сигаретка. Он ее больше в руках держал да обнюхивал, чем затягивался. Ну и не курил бы… вон бычок какой здоровенный, а я мох курю…
Он подобрал под себя свои голенастые ноги, поднялся, прошел к окну и стал спиною ко мне со своей сигареткой – только голубой дымок поднимается из-за плеча. Думает. Мыслитель.
– Ну хорошо, – говорит совсем уже невнятно, и получается у него «нухшо». – А нет ли у тебя… а-а… курсант, старшего брата у нас в Голубых бронеходцах?
Даже морду не повернул. Так, ухо немножко в мою сторону преклонил. А у меня, между прочим, три брата было… могли бы быть, да все в грудном возрасте померли. И такая меня злоба вдруг взяла, на все вместе разом.