Потом был пир горой и пляски до упаду. Про пляски я, конечно, приврал, но гитару мне Алик, всё-таки всучил. Пришлось играть.
Для создания «фестивального» настроения я сбацал «Цыганочку». Народ отреагировал примерно так же, как фанаты «Рамштайна» на "Du hast".
— А песню споёте? — внезапно спросил Белобородько.
"А он-то откуда знает? Хотя… Скорее всего, кто-то рассказал — Несвидов или девчонки, а может — и Слава"
— А вам какую, Василий Иванович, весёлую, грустную или умную? — комиссар задумался.
— А давайте весёлую! Праздник.
— Хорошо, только сами решайте — какая она…
Мелодия осталась той же — дробный перебор, зовущий в пляс… Я глубоко вздохнул:
В сон мне — желтые огни,
И хриплю во сне я:
— Повремени, повремени,-
Утро мудренее!
Но и утром всё не так,
Нет того веселья:
Или куришь натощак,
Или пьешь с похмелья.
Вокалом, я, конечно, до Владимира Семёновича не дотягивал, но, за не имением горничной, как известно, и кухарка сойдёт.
В кабаках — зеленый штоф,
Белые салфетки.
Рай для нищих и шутов,
Мне ж — как птице в клетке!
В церкви смрад и полумрак,
Дьяки курят ладан.
Нет! И в церкви все не так,
Все не так, как надо.
Я заметил, что комиссар, внимательно вслушиваясь в слова, прикрыл лицо рукой. "Занятно", — отметил я и, доиграв вариацию, продолжил:
Я — на гору впопыхах,
Чтоб чего не вышло.
А на горе стоит ольха,
А под горою вишня.
Хоть бы склон увить плющом,
Мне б и то отрада,
Хоть бы что-нибудь еще…
Все не так, как надо!
Я тогда по полю, вдоль реки.
Света — тьма, нет бога!
А в чистом поле васильки,
Дальняя дорога.
Вдоль дороги — лес густой
С Бабами-Ягами,
А в конце дороги той —
Плаха с топорами.
Где-то кони пляшут в такт,
Нехотя и плавно.
Вдоль дороги все не так,
А в конце — подавно.
И ни церковь, ни кабак —
Ничего не свято!
Нет, ребята, все не так,
Все не так, ребята!
После того, как прозвучал последний аккорд, в комнате установилась полная тишина, такая, что было слышно, как поскрипывает калитка во дворе. Батальонный помял переносицу, и, резким движением поправив очки, спросил:
— Это вы сами написали, товарищ старший лейтенант?
Чужой славы мне было не нужно, и я скромно ответил:
— Нет, не я. А что, не понравилась?
— Понравилось… Только… Только необычно весьма… — протянул комиссар
— Ну, тогда… На злобу дня, так сказать, — и я запел песню, написанную моим другом в середине "бешенных девяностых":
А шуба ли с дуба — с гранаты чека,
Пусть снова в ударе не дрогнет рука,
Пусть снова в крови искупается сталь —
С дуба — по шубе, а с мира — печаль.
Рассветом мы вышли, придём к вечеру,
Мы с миром играем в смешную игру,
Барбудо Эрнесто забрался на ель,