Мертва.
Я умерла.
Убрав накиданные на тело ветви, мешавшие созерцать деревья и небо над головой, я уселась в своей земляной могиле и попыталась разобраться во всем этом.
Моя бабушка назвала бы землю вокруг меня могильной землей; любая земля, попавшая на гроб или прямо на труп, превращается в могильную. Бабушка говорила, что земля подле мертвеца обладает удивительной силой.
Чего только мне не рассказывала бабушка! Даже о ходящих мертвецах. Правда, они были, по ее словам, всего лишь большими страшными куклами, подчиняющимися приказам. Когда я допоздна зачитывалась книгами, спрятавшись с фонариком под одеялом, бабушка заходила в мою комнату и говорила: «Может, ты знаешь кого-нибудь, кто умеет повелевать мертвецами-сомнамбулами? Может, стоит позвать их сюда, чтобы помогли выключить свет?»
Она учила меня распознавать травы и собирать компоненты всевозможных снадобий. Все это было до того, как я рассказала пастору правду о бабушке, после чего у нее случились неприятности с Церковью, затем с прихожанами. Кузенов у меня было предостаточно, и кое-кто принялся судачить о бабушке, но заварила-то кашу я. Полицейские забрали бабушку, и она призвала проклятие на мою голову: «Ты полюбишь то, что причинит тебе боль, и будешь любить, после того как оно тебя убьет!» Она скрепила слова кровью девственницы, воском черных свечей и тремя пауками.
Я подумала, что если уеду из Луизианы, то смогу избавиться от проклятия. Но я не знала никого, кто сумел бы мне помочь, поэтому проклятие вместе со мной оказалось в Сиэтле.
Я сидела посреди того, что называлось могильной землей, а рядом находилось что-то еще. Протянув руку, я коснулась этого неведомого. Оно оказалось еще одним трупом.
— Очнись, — позвала я лежавшую в одной могиле со мной женщину.
Но та двигаться не хотела.
Итак: ни зубов, ни отпечатков пальцев. Я мертва, причем оказалась в одной могиле среди неведомых лесов с кем-то еще более мертвым. Я оценила собственное тело, как делала всякий раз, выходя из состояния оцепенения, в котором проводила большую часть жизни. Обнаружила, что мне не хочется ни есть, ни пить. Меня вовсе не беспокоили увечья, что нанес мне последний клиент — Ричи, перед тем как затянуть у меня на шее петлю нейлонового шнура, с которым ему так нравилось забавляться. Зато в промежности у меня бушевал настоящий огонь желания, перед глазами словно плясали пылающие буквы, вопиющие: «Вставай же, и вперед! Мы знаем, куда тебе идти!»
Я огляделась по сторонам. Позади меня косогор уходил вверх, на его вершине сквозь сплетение ветвей пробивалось солнце. Впереди же простиралась темная чаща. По обе стороны — еще деревья и кусты, незнакомые травы, о которых мне никогда не доводилось слышать от бабушки, неведомые, словно чужой язык…