Плата за перевоз (Ернев) - страница 20

— Идиот, — говорила она, закатывая глаза в неизмеримом страдании. — Дачу свою захотел.

— Это еще не повод, чтобы меня оскорблять, — уязвленно сказал Х-арн, взглянув при этом на девушку. Но та сосредоточенно работала. Х-арну почему-то показалось, что рна во всем согласна с тещей. За одну левую тещину ногу она отдала бы, наверное, всего Х-арна. А за правую тещину ногу она пошла бы, наверное, на костер. Если только эта раскрашенная хорошенькая заводная кукла знает, что такое святые убеждения. А почему она должна их знать, если Х-арн сам не знает, что такое святые убеждения? Впрочем, как раз такие они, это поколение, черт бы их побрал, знают. Конечно же, тещина нога, сумочка с инструментами, пятьдесят рублей за сеанс, мальчики в ресторане, шапочка-петушок, тряпки — разве все это не святые убеждения? — Да, конечно, я такой же, — поспешил согласиться Х-арн, — но у нас что-то, помимо этого, было еще, другое: что-то такое... — Х-арн пошевелил пальцами в воздухе.

— Чего рукой машешь? Не согласен, что ли? — не унималась теща.

— Господи, — поморщился Х-арн, — может, хватит, Лина Борисовна? Ну с чем я еще должен соглашаться?

— Хрен ты получишь эту дачу. Никакой дачи ты не увидишь.

— Увижу. Успокойтесь. У вас опять разболится печень. Опять но-шпу глотать будете.

— Что хочу, то и буду глотать, не твое дело.

— Как же это не мое дело, когда с вашим отслоением сетчатки мы пять лет промучились. Одних операций три штуки было, а сколько денег угробили.

— Ты моих денег не считай, — закричала теща, повернувшись всем своим грузным телом к Х-арну. При этом нога ее сорвалась со скамеечки и, если бы расторопная девушка не успела ее вовремя подхватить, рухнула бы на пол.

— Спасибо, Светочка, — заметила Лина Борисовна эту внимательность. — Умничка ты моя.

«Десяточку сверх нормы прибавит», — подумал Х-арн. А вслух сказал:

— Я ваших денег не считаю. Я считаю свое время и свои нервы.

— У, бесстыжий! — в негодовании замахала на него теща. — Попомнишь ты мои слова: и дачи тебе никакой не будет, и обдерет он вас как липку, и Лидку твою трахнет.

Уютное, обитое болотно-зеленым велюром кресло мягко, как лошадиные губы, сжевало Х-арна. Он обхватил руками голову и съежился, притаившись в темно-зеленых глубинах кресла, как среди водорослей. Не вылазить бы отсюда никогда, поселиться навеки, стать лягушкой и смотреть на мир, не принимая в нем участия: пусть каждый сходит с ума, как ему хочется, пусть все вместе возьмутся за руки и сойдут с ума, а Х-арн — лягушка в болотном кресле, и общее безумие его не коснется. И пусть этими тещами владеют другие, ему, Х-арну, до смерти тошно смотреть на этого с ног до головы от лакированного бегемота, и пусть дачами владеют, и пусть Лидией владеют другие. Тут Х-арн струхнул. Ну уж нет. Дудки! Какие дудки? Почему дудки? Этого Х-арн не знал. Но при мысли о том, что этот негодяй завладеет его Лидией!.. Нервы Х-арна больше не выдержали. Он боялся признаться теще об утреннем разговоре с Лидией. А разговор был не из легких. Чего там врать: не из легких — мучительный был разговор. Человек, за которого Лидия фиктивно вышла замуж, покрутил так, покрутил эдак, рассмотрел Лидию и наконец заявил, что все дальнейшее дело будет делаться через постель. Если бы это случилось с другим, Х-арн воспринял бы это как норму. Постель в наше время и есть самая нормальная норма, штамп, матрица, динамический стереотип. Х-арн сразу вспомнил нечаянно подслушанный разговор в телефонной будке. «Анька, привет. Ну, в общем, я нашла. Частник. Делает на дому. Пятьдесят рэ и переспать. До или после? Нет, до. Согласна? Ну пиши адрес». Анька записала адрес и, конечно же, пошла делать аборт, предварительно переспав с частником. Интересно, знает ли об этом муж? Наверное, не знает. А если бы знал? Аборты все равно делать надо. Желающих делать аборты — миллионы, рабочих рук не хватает. Постель. Для него, Х-арна, лучше самому лечь в постель, чем эта сволочь затащит туда Лидку. Х-арн с ужасом представил свою Лидию в постели с этим негодяем. И он имеет ее, как хочет и сколько хочет. Потому что деваться некуда. Потому что дача уже наклевывается. Потому что теща, эта одноглазая дура, уперши руки-окорока в бока, ехидно щурит глаз с отслоившейся сетчаткой и напевает: хрен тебе, а не дача! Потому что так хочется послать всех к такой-то матери и уехать на лето к себе на дачу, чтобы не видеть этих рож, в том числе и тещину, и отдыхать, отдыхать от всех на природе. Потому что тысячи тысяч людей ведь имеют дачи, да такие, что Х-арну и во сне не снилось. Х-арн еще глубже ушел в кресло и, сжав голову руками, застонал. А куда деваться? А что делать? Сколько труда, сил, средств, чтобы в последнюю минуту взять и от всего отказаться?! Нет, они согласились. И сейчас Лидия с ним, на той самой даче. И самое страшное, что теща права. Она великий психолог, она мастер по этим делам. Он взаправду может не получить никакой дачи. И не получит. Вот он-то, Х-арн, ее и не получит. А тот получит все, что хочет, и от него, Х-арна, и от Лидии. Теща как в воду глядела. А что, если он понравится Лидии? Он хоть и старше Х-арна, но богат, подлец, богат. Ну вот что! Это насилие! Да! Это явное насилие над ним, над Х-арном. И вдруг в нем все восстало. Х-арн сжался в энергический комок, как зверь перед прыжком. И вдруг ему все стало до фени: дачи, тещи, деньги, иконы, машины, магнитофоны. Все! И осталось только одно желание. И вот его-то Х-арн не откажет себе в удовольствии исполнить! Все — негодяи. Все — обманщики. Х-арн вскочил и, не слушая тещиных изумленных криков, бросился вон из комнаты. Их кооперативы находились по соседству. Забежав домой, Х-арн схватил охотничье ружье и, бросив его на заднее сиденье, завел мотор. Х-арн гнал машину, словно боясь, что решимость покинет его, а на сиденье, рядом с ним, подпрыгивали и звякали патроны в картонной коробочке.