— Простите, — возразил ему Х-арн, — мне кажется, что это у вас парадоксальные взгляды...
— А мне наплевать, — равнодушно ответил тот, — как хотите, так и считайте. Впрочем, вы счастливый человек, — и он еще раз с видом знатока оглядел Лидию. Она только что вышла из воды и, вся золотисто-бронзовая, выкручивала длинные, почти до пояса отросшие волосы.
— Диадема, венец, елочная игрушка! — с форсированным восхищением заключил толстячок. — А, Толя?
Толя покашлял в знак согласия, и черты его плохо очерченного лица, точнее перечеркнутого различного рода и направления морщинами, смялись всмятку. По всей вероятности, Толя улыбнулся. К тому же восхищенный толстячок толкнул его, и он, схватившись за грудь, как китайский болванчик, закивал головой, зайдясь в приступе кашля.
— Нет, нет, вы счастливчик, — окончательно заключил толстячок, и глаза его завистливо сверкнули.
— Вы это серьезно? — скептически ухмыльнулся Х-арн, задетый тем, что в его положении его еще могут считать счастливчиком.
— Конечно. Расположились как на пляже, загорают себе... голенькие.
— Так в чем же дело, — мрачно сказал Х-арн, — присоединяйтесь. Места много.
— Э нет, голубчик, это Вы можете, а мы свое дело знаем. — И он еще раз взглянул на Лидию. — Русалка. Богиня. Эллада.
— Вы, наверное, что-то недопонимаете, — попытался объяснить ему Х-арн то, чего и сам не понимал, вдруг поймав себя на тоскливой мысли, что ему очень хочется кому-то пожаловаться. — Нас не берут с ней вместе, понимаете?
— А по отдельности? — с любопытством спросил словоохотливый толстячок. И, противно рассмеявшись, тут же добавил: — Впрочем, меня это не касается.
— Вы шутите, — со злой обидой сказал ему Х-арн, — а я-то думал, вы поможете мне выпутаться из положения.
— Смешной человек. Ничего я не шучу. И выпутывайтесь сами как знаете. Устал я с вами. И мухи загрызли. — Толстяк сорвал веточку и яростно стал отбиваться от мух и слепней, потеряв всякий интерес к Х-арну.
Х-арн не стал навязываться. Лидия, распластавшись, лежала рядом, обнаженная, влюбленная в солнце и песок, влюбленная, как всегда, в себя. Она ничего не понимает и не хочет понимать, она не делает никакого различия. Толстячок со своим человекообразным Толей сидели на корточках и с любопытством смотрели, что делается на том берегу. Х-арн был на редкость самолюбив, и это неожиданное равнодушие к нему философствующего толстячка, к которому он даже успел уже привыкнуть и почувствовать какую-то симпатию, больно его ударило. Он тоже перевел глаза на тот берег, с тоской почувствовав, что с толстячком ему больше не видеться и не говорить.