В доме за ее спиной загорелись два окна. В одном из них появилась какая-то фигура, посмотрела в ее сторону, хотя можно ли разглядеть ее в сумерках, Анна с уверенностью не сказала бы. Но мощную силу отлива она почувствовала, ей показалось даже, что она слышит зловещий перестук увлекаемых этой волной камешков; Анну неудержимо сносило в океан, в непостижимое течение чужих судеб.
Суббота, 15 июля 1944 года, дом Уилшира, Эштурил
Анна настолько погрузилась в свои мысли, что чуть не подпрыгнула, когда ее окликнул вышедший на лужайку слуга. Там, где поднимавшийся от города свет сливался с темнеющим воздухом, висел зернистый, как старая фотография, пейзаж. Эта картина поглотила ее полностью.
Звали к ужину. Обернувшись, Анна обнаружила, что освещен уже и фасад дома, подсвечен снизу, точно памятник. И только теперь она поняла, что так поразило и привлекло ее: этот щедро льющийся электрический свет. Пока она смотрела на город, как-то и не сообразила, чем он отличается от Лондона. Никакой светомаскировки. Нелегко будет привыкнуть к этой стране: столько запретов и такая немыслимая свобода.
Она двинулась вслед за мальчиком-слугой. Массивные бедра юнца распирали его брюки, как у штангиста. Через террасу, откуда уже убрали ее стакан с недопитым джин-тоником, он провел ее далее по коридору в столовую. Огромный стол сдвинули ради ужина в тесном кругу, теперь он выглядел по-домашнему уютно, и над ним горели три стеклянные люстры. Уилшир вытянулся только что не по стойке смирно. К обеду он облачился в смокинг и рубашку с жесткой манишкой, наряд довершал черный галстук-бабочка. Он представил гостью своей супруге. Мафалда была одета в вечернее платье до пят, талия затянута, приподнята грудь, длинный подол шуршит, точно стайка пойманных зверьков. Она зачесала волосы кверху и надела ожерелье с тремя крупными рубинами. Пугающая бледность не сошла с ее лица, но, присмотревшись, Анна сравнила бы этот цвет не с алебастровой белизной, как у ее матери, а с нездоровой мучнистостью плохо промешенного теста.
Рука была протянута пастырски, для поцелуя, но Анна ограничилась рукопожатием. Мягкая и припухшая кисть, раздутая избытком жидкости, суставы превратились в ямочки. Сели за стол, хозяева на двух дальних концах, Анна между ними, смущенная недостаточной церемонностью своего наряда. Три люстры светили точно в операционной — яркий, хирургически беспощадный свет.
Подали серовато-зеленый суп, посреди тарелки плавала сосиска. Белое вино тонкой струйкой полилось в бокалы. Мафалда отказалась от вина, опустила ложку в тарелку и оглядела зал. Вино отдавало холодным металлом и пощипывало язык — точно батарейку лижешь, подумалось Анне. После супа перед каждым сотрапезником поставили тарелку с тремя рыбинами, слепые глаза полопались в духовке. Скажите уж что-нибудь, разбейте эту невыносимую тишину! — взывало все в Анне, однако Уилшир невозмутимо нацелил нож и как скальпелем разделал свою рыбину.