С каждым днем Марии Михайловне становилось все хуже и хуже. Иногда ей казалось — свет темнеет в глазах. Может, она умирает? Она приподнималась на локте и смотрела в открытую дверь детской. Миша ползал по полу, чертя мелом непонятные линии.
В ноябре Мария Михайловна почувствовала себя так плохо, что ей уже не хотелось вставать. Она поняла, что умирает, и ее начала мучить мысль: как же без нее будут жить в Тарханах? Не будет ли мать обижать Юрия Петровича? За сына она беспокоилась меньше — Арсеньева полюбила мальчика. Когда пришла мать и начала расспрашивать о здоровье, Мария Михайловна сказала, отвернувшись:
— Я была бы здорова, маменька, ежели бы вы любили моего мужа хоть немножко!
Арсеньева стала клясться, что по отношению к зятю у нее нет никакого коварства, но Мария Михайловна настаивала:
— Умоляю вас, маменька, дайте обещание: ежели меня не станет, вы полюбите Юрия Петровича, как родного сына.
— Что ты болтаешь, друг мой! Я же умру раньше тебя. А что касается Юрия Петровича, так я всегда относилась к нему хорошо — и денег давала, и всем столичным родным представила как зятя…
Мария Михайловна ее перебила:
— Поклянитесь, маменька! Помните: он меня любит… Я чувствую, что умираю. А Мишу не покиньте своей заботой — ведь он вам внук родной!
Глаза Арсеньевой блеснули:
— Люблю Мишеньку, истинный бог! До последнего дыхания буду его беречь.
— Любите его всегда, маменька…
Голос Марии Михайловны пресекся. Она смотрела в детскую на сына, и молчаливый укоризненный взгляд ее показывал, что она еще хочет что-то сказать, но голос ее снова прервался. Наконец она вытребовала обещание: Арсеньева поклялась, что в случае смерти Марии Михайловны она положит все силы на воспитание ребенка.
Но нет, нужно другое: ей необходимо вылечиться! Немедля же Юрию Петровичу было послано извещение о том, что Мария Михайловна серьезно больна, и он вскоре приехал из Москвы в Тарханы в сопровождении врача.
Юрий Петрович приехал и ахнул. Не сумев скрыть свое отчаяние, он зарыдал, обнимая жену. Стоя на коленях, он казнил себя за то, что так долго отсутствовал. Мария Михайловна тотчас же встала, приоделась, обедала со всеми в столовой. Елизавета Алексеевна изумилась: куда девалась ее болезнь?
Супруги вместе прошли в детскую и любовались ребенком. Его носила на руках няня Лукерья, по-прежнему скромная, красивая и преданная.
Юрий Петрович стал ее расспрашивать про сына, и она рассказала:
— Уж очень любопытен Мишенька! Что ни увидит, все спрашивает: зачем да почему? А уж вспыльчив, точно порох! Надумалось ему нынче бросать тарелки и стаканы на пол, ну так и рвется, плачет: «Дай!» Дала ему — бросил и успокоился.