«Помню, как однажды на рассвете, глядя на чернеющие очертания мыса Стар на севере, я вдруг задумался об Англии как-то совсем по-другому — Англия, над которой нависла угроза, стала какой-то более реальной и своей, потому что оказалась в беде. Я думал о лежащих за черными очертаниями утесов деревенских пейзажах Девона: безлюдные вересковые пустоши и неровные вершины далеких холмов и, у моря, узкие извилистые долины с крутыми зелеными склонами; я думал о диких утках и чирках, выводивших потомство в гнездах из камыша в Слэптон-Ли. Это и были те деревенские пейзажи, которые мы были готовы защищать от захватчиков».
Похоже, Скотту даже не показалось странным, что он думает о том, что сражается за долины и изгороди, а в это время гитлеровские бомбы дождем сыплются на города и порты.
Пару месяцев раньше в одной из передач домашней службы Би-би-си выступал и Джон Бетчемен, который рассказывал, как во время «Битвы за Англию» ездил в одну деревушку в Кенте, где Женский институт проводил конкурс на лучшее украшение стола:
«С небес падали бомбы и самолеты; гремели орудия, и вокруг свистели осколки снарядов. «Боюсь, что кое-кого из наших здесь нет, — сказала возглавлявшая институт дама. — Видите ли, некоторым нашим членам пришлось не спать всю ночь, но тем не менее у нас будет замечательное шоу». И вот они, подставки из рафии, вазочки в форме луковиц, кончики декоративной спаржи, оплетающей флакончики с горчицей и перечницы. Слава Богу за такую упрямую невозмутимость».
Далее он продолжал:
«Для меня Англия — это англиканская церковь, эксцентричные священники, свет масляных ламп в церкви. Женские институты, скромные постоялые дворы, споры по поводу того, место ли на алтаре бутеню одуряющему, треск газонокосилок по субботам после полудня, местные газеты, местные аукционы, стихи Теннисона. Крабба, Харди и Мэтью Арнольда, местные дарования, местные концерты, походы в кино, пригородные поезда, скоростной трамвай, возможность опереться на калитку и смотреть в поля; для вас она может значить не что иное, такое же чудаковатое для меня, каким могу показаться и я сам, что-нибудь имеющее отношение к Вулверхэмптону, или милому старому Суиндону или другому местечку, где вы живете. Но такое же важное. Ведь я знаю, что Англия, куда хочу вернуться я, не слишком отличается от той, где хотите жить вы. Если бы она была рациональным муравейником, каким ее пытаются сделать все эти сторонники стекла и стали, плоских крыш и прямых дорог, то разве мы могли бы так любить ее?»
Ну что ж, по крайней мере, он допустил возможность, что люди могут жить в Вулверхэмптоне или в «милом старом Суиндоне», однако все критерии характерно английского связаны у него со спокойствием, простотой и сельскими занятиями. Через полвека после этой радиопередачи те самые «сторонники стекла и стали, плоских крыш и прямых дорог» отставили причуды в сторону. Настоящими разрушителями Англии Бетчемена оказались не «люфтваффе», а эти градостроители, эти счетоводы, вынесшие смертный приговор линиям пригородных поездов, и трусливые политики, склонившие колени перед торгашами, для которых главное «взгромоздить повыше и продать подешевле», и алчными застройщиками, стремящимися получить право строить там, где хочется. По данным Совета по защите сельской Англии, к 1990-м годам дороги в Англии занимали площадь, равную Лестерширу, а автостоянки — в два раза большую территории Бирмингема. Эти последствия должны были убедить англичан больше чем когда-либо, что, где бы ни была Англия, это, конечно же, не то, что они видят вокруг себя.