Потом, обычно перед вечерним купанием, я систематизировал эти данные, щелкая костяшками, как заправский бакалейщик. Нет смысла приводить здесь множество цифр, приведу лишь одну, которая меня просто потрясла. Количество населения. Наша Империя насчитывала пять миллионов подданных, треть из которых — коренные жители и добровольные поселенцы. На каждого взрослого, старика и ребенка приходилось достаточное количество пищи, запас инструментов й оружия, площадь в муравейнике. Хватало и пурпурной материи, которую теперь мы производили сами — от сырой шерсти до окрашивания ткани.
У меня просто кружилась голова. Население росло, и ничто не предвещало ни голода, ни тем более эпидемий, ибо гигиена у нас была возведена в культ. К тому же мои Сборщики нашли серебро, которое я приказал класть в источники питьевой воды и цистерны с водой, так как еще со школы запомнил, что в средние века люди, пользовавшиеся серебряной посудой, не умирали от чумы.
В ту же ночь я рассказал Королеве о том, как нас много и насколько больше станет через несколько лет. А значит, нам придется завоевывать новые территории… А может случиться и так, что нам потребуется весь мир! На Нас ляжет огромная ответственность, дорогая!
Мне показалось, что она улыбается в темноте. Потом ее горячий язычок ошпарил мне грудь, я зарылся пальцами в ее волосы, которые она распускала на ночь. Каждое утро она заплетала косы перед серебряным зеркалом, которое я велел для нее изготовить. И я ощутил кожей ее кожу, изгибы ее тела, ее упругую плоть, теплое дыхание, вкус пота и губ… и сказал себе, чувствуя, как кружится голова от счастья и грез: ну что ж, весь мир, так весь мир… если понадобится!
И, кажется, этой ночью, а может быть, в одну из следующих, я проснулся, услышав, что она плачет.
Никогда прежде она этого не делала. Ни боль, ни гнев, ни огорчение не увлажняли ее глаз. Я в этом уверен, я бы почувствовал.
Я обнял ее, прижал к себе и нежно гладил по волосам и спине — как ребенка, как первую любовь перед долгой разлукой… Она всхлипывала и прижималась ко мне, дрожа всем телом. Как будто она была чем-то напугана.
Мне казалось, что в ту ночь мы любили друг друга нежнее, чем когда-либо прежде… и, похоже, как никогда после.
Я спрашивал, целуя ее слезы, что так растревожило мою любимую, но она или не могла, или боялась признаться мне. Уснули мы под утро.
Больше это не повторялось. Больше она не плакала никогда.