— Ты собираешься с кем-то сражаться?
— Нет. Поэтому я искренне надеюсь, что ты никогда не увидишь мое "Северное сияние" в действии.
— Не увижу и хорошо, — с ощутимым облегчением выдохнул Шельм, и сам не понял, как распахнул глаза уже в их со Ставрасом общей постели. — В чем дело? — изумленно заморгал он.
— Кажется, что-то случилось, — подал голос Ставрас со своей половины.
Дверь распахнулась настежь и в её проеме застыла довольно громоздкая фигура.
— Веровек?
— Мы уезжаем!
— С чего это вдруг?! — праведно возмутился шут.
— Просто уезжаем и все! — ничего не объясняя, повторил королевич и с места не сдвинулся.
— Да, ладно тебе. Кто же на ночь глядя срывается? — вновь попытался вразумить его Ландышфуки.
— Поднимайся, Шельм.
— Но, Ставрас!
Один взгляд и шут с мученическим вздохом скатился с кровати вслед за немногословным лекарем, быстро оделся и поплелся на выход. Но все равно, протискиваясь мимо застывшего в дверях Веровека, сделал страшные глаза в его сторону и прошипел, убедившись что Ставрас, ушедший вперед, его не услышит:
— Придется объясниться, братец.
— Объяснюсь, — отрезал тот таким тоном, что Ландышфуки чуть не подавился уже пришедшей на язык остротой.
Да, чтобы довести Веровека до такого состояния, нужно очень постараться. Интересно, и кто бы это мог сделать?
11.
Шелест разве что копытом у виска не покрутил, когда вся троица заявилась к нему в стойло до рассвета. Причем, Ставрас все же додумался записку для мадам баронессы черкануть, а то бы так и уехали не попрощавшись.
Во дворе все еще продолжалось гулянье, правда, уже вяло и без того огня, что был вначале. Да и костер, не так давно вздымавшийся до небес, прогорел и доживал последние часы уже почти не дающими жара, углями. Сборы много времени не заняли. Всего и понадобилось, что лошадей оседлать. У Ставраса мелькнула мысль лично позаботиться о плененном масочнике, но Шельм вовремя уловил её, не даром они с ним теперь были связаны, и капризным голоском протянул, оставшись верным себе.
— Ты лучше меня, как зеницу ока береги, а не о посторонних мужиках заботься, милый!
— Зачем это? — нахмурился лекарь, не считающий, что судьба коварного врага повод для юмора и шуток.
— Затем, — наставительным тоном пояснил Шельм, — что если я умру, мои нити умрут вместе со мной, и Лютик легко избавится от пут. Но пока я жив, сделать это при всем желании и даже помощи извне, не сможет. Я затянул их на нем специфическим узлом. Такой не скоро найдут, даже если попытаются.
— То есть, по-твоему, я зря беспокоюсь, и его и без нашего участия доставят в Столицу?