Глаза Чарли закатились.
— Фред? — прошептал он, теряясь. — Фредди…
— Проклятые гребаные обосранные ннннн говно-впендюрщики! — дико завопил его сын с больничной койки. На протяжении нескольких секунд с губ ребенка слетали самые грязные ругательства, пока он не потерял сознание.
— СЕСТРА! — завопил он. — СКОРЕЕ, СЕСТРА! О ГОСПОДИ!
Именно эти проклятые клетки принуждали Чарли говорить так. Жалкое скопление мерзких клеток величиной с грецкий орех. Однажды, по словам ночной сиделки, Чарли в течение пяти минут подряд выкрикивал слово собакость. Да, все дело в клетках…
— Вот посмотрите, — сказал им доктор Янгер в тот жаркий июньский день. Он развернул толстый рулон специальной бумаги и показал им запись волн, снятых с головного мозга их сына. Для сравнения доктор предъявил им также энцефалограмму здорового мозга, но она не понадобилась. Рассматривая то, что творилось в мозгу Чарли, он вновь ощутил во рту этот мерзкий и сочный вкус. На бумажной ленте беспорядочно чередовались острые горные пики (словно понатыканные кинжалы) и глубокие долины.
Неоперабельна.
Если бы эти клетки выросли в наружной части мозга, хватило бы и мелкой операции. Но эта опухоль размером с грецкий орех выросла очень глубоко и продолжает увеличиваться с каждым днем. Вмешательство с помощью скальпеля, лазера или криохирургия могут временно продлить жизнь. Точнее — бессознательное существование. Без хирургического вмешательства гроб для Чарли придется заказывать уже совсем скоро.
Все это доктор Янгер изложил в общих чертах, порой сбиваясь на медицинские термины, значения которых они не понимали, да и не пытались понять. В первое мгновение в голове его вихрем пронеслась непростительная, предательская мысль: Слава Богу — это не со мной. Тут же вернулся странный вкус, а с ним пришло безутешное горе.
Сегодня грецкий орех, а завтра — весь мир. Ползучая неизвестность. Умирающий малыш. Беда, в которую сердце отказывается верить.
Чарли умер в октябре. Слов прощания он не говорил. Последние три недели мальчик не выходил из комы.
Он тяжело вздохнул и отправился в кухню готовить себе коктейль. Темная ночь по-кошачьи беззвучно прокралась в окна. Без Мэри дом казался вконец опустевшим. Он повсюду то и дело натыкался на собственное старье — выцветшие фотографии, рваный спортивный костюм, стоптанные тапочки под комодом. Черт знает что.
После смерти Чарли он уже никогда больше его не оплакивал; даже на похоронах ни слезинки не пролил. А вот Мэри рыдала, почти не переставая. Порой ему казалось, что она целыми неделями напролет ходит с заплаканными глазами. Но в конце концов оказалось, что именно она нуждается в исцелении.