Я зачастил в гости к Полине. Хотя приходил как будто бы к Курту по делу. Сколько нелепых дел я навыдумывал! Мне нужно было ее видеть. Жизненно необходимо.
Полина стала моим наркотиком. Все равно что воздух.
Но после той, первой ночи я больше никогда не оставался у них ночевать.
Странная мелодия оборвалась.
– Покурим?
Я кивнул. “Покурим” означало, что Курт покурит, а я буду пассивно вдыхать дым.
Он отложил гитару, включил гирлянду, развешанную по периметру репетиционного подвала. Лампочки замигали. Мы, поочередно отодвинув занавеску, сделанную из канюль шприцев, вышли в коридор. Затем свернули в катакомбный закуток, где было темно и пахло отсыревшими книгами. Под нашими ногами закалялась сталь, мы давили французских классиков и поэтов Серебряного века. Курт щелкнул зажигалкой. Его лицо, освещенное на долю секунды зипповским пламенем, выглядело зловеще.
Он сбивал пепел на книги. Серая пелена забвения.
– Напиться хочу, – сказал он.
Я опять кивнул.
– У тебя бывает такое чувство, что все бессмысленно? Вот до тошноты. И все твои тексты, песни, любое творчество – это чушь. Никому ничего не надо. Пусть даже тот продукт, который ты производишь, действительно заслуживает внимания. И даже если он его получает. Что с того? Срок годности рано или поздно истечет. А потом – плесень!…
Он пнул раскрытую на середине книгу. Бальзак?
– Пережди. Не предпринимай в этот момент ничего. Скользи по течению, и оно куда-нибудь тебя вынесет. Всегда выносит.
– Значит, бывает…
– Что за мелодию ты сейчас там играл?
– Как тебе?
– Мне нравится.
– Новую придумываю. Текст застопорился. Пять строчек осталось.
– Попробуй не придумывать.
– В смысле?
– Когда придумываешь, то не слушаешь. Хватит на сегодня.
– Без пены, сладкий, – сказал Курт. – Пособачились, и будет.
Мопс по фамилии Ласкер положил голову на мою ногу в тапке и стал пускать слюни. Стряхивать его – занятие бесполезное. Пес так же хитер и настойчив, как его человеческий тезка. Доктор философии и математики, немецкий еврей Эммануил Ласкер – второй чемпион мира и признанный шахматный индивидуалист – умер вовремя, в 1941 году. Мастер эндшпиля благоразумно почил в Нью-Йорке. Игра на деньги в немецких кафешках по молодости научила его гибкости ума. Он был мудр, как змей, и прогибал соперников тем, что делал вид, будто сам под них прогибается. Эти сведения я почерпнул из тоненькой книжки для юных шахматистов. Еще скачал особую программку и втихаря ежевечерне сражался с компьютером, минимум трижды. Мне хотелось во что бы то ни стало выиграть у мистера Штыка.
Экзерсисы успехом не увенчивались, но надежды я не терял.