— Если и в самом деле она, лично порешу. Только скажи, — и он сурово посмотрел на телохранителя.
Барракуда встал с демонстративной готовностью.
Никто из совета о версии Севостьянова Язону сообщать не стал, опасаясь гнева: подозрение тенью ложилось и на него самого. Все подавленно молчали, потом стали выпрашивать побольше времени. Условно решили, что первый провал мог быть вызван стечением обстоятельств. Для выводов нужна цепочка.
— Дорогая цепочка получится, — усмехнулся жадный Адамов. — Золотая в прямом и переносном, так сказать.
— Семь лет под одним богом ходим, — лепетал Гольдин.
— Ищите сами, — обреченно резюмировал Кропоткин. — Найдете — воля ваша.
И только Севостьянов промолчал. Он сказал все — знал, что в комнате установлен микрофон.
Кладбище было старым, на нем уже давно никого не хоронили. Подзахоранивали только в могилы родственников.
— Привет, душа Евгений, — буркнул Каменев, пришедший сюда ни свет ни заря. Обросший щетиной, с красными воспаленными глазами, он сидел на камне, который они собирались сегодня устанавливать. — «А на кладбище все спокойненько».
Каменев уже успел уполовинить бутылку. На могиле стоял стакан, прикрытый черным мякишем.
«Душа Евгений» присел рядом, молча выпил. «Состарился без дела, — подумал он о бывшем опере. — И пьет не в меру. Жаль…»
— Нравится мне здесь, — сказал неожиданно Каменев. — Я уж у сторожа справлялся, нет ли вакансий.
Евгений не ответил. Поплевал на ладони, вонзил в землю лопату, которую одолжил у могильщиков. На камне было высечено:
ШВЕЦ ПЕТР ИВАНОВИЧ
1954–1994
Проработали с час, за все это время не обмолвились ни словом. Когда распороли бумажный мешок с цементом и Евгений, прихватив пару ведер, отправился к колонке за водой, явился Илларионов с бутылкой и букетом хризантем.
Петр любил хризантемы.
Подъехали Нежин и Ника. Нежин держался молодцом, шел, почти не опираясь на палку.
— Все в сборе, пора и перекурить, — оживился Каменев. — Наливай, Алеша.
Вдовец Илларионов единственный из всех оставался в строю. Ему бьио по-человечески жаль Каменева и Столетника, не ко времени запросивших у жизни тайм-аут.
— Давно не брился? — как бы невзначай спросил он у Каменева, свинчивая со «Столичной» пробку.
— Бороду отпускаю, — соврал «лев на пенсии».
Илларионов сказал речь:
— Вот и год прошел. Мы все еще живы. — Вздохнул и выпил.
Ника заплакала, прильнула к Нежину. Отставной полковник обнял жену.
К двенадцати камень стоял на фундаменте. Друзья помолчали, стоя у холмика, затем втиснулись в старенький «жигуль».
— Вам детей не пора заводить? — попытался разрядить атмосферу Евгений, когда Нежин вырулил на Камчатскую.