В рассказе Пуланжи Жанна предстает перед комендантом Вокулера как пророчица, чьи советы, предостережения и предсказания носят самый общий и неопределенный характер, оторваны от реальной ситуации и ориентированы на неблизкое будущее. Она не просит у Бодрикура помощи, не добивается немедленной встречи с дофином и сама намерена действовать не ранее, чем через год. Приняв дату прихода Жанны в Вокулер, названную Пуланжи, мы тем самым принимаем и определенную концепцию ее личности.
Однако такое представление о Жанне находится в разительном противоречии со всем тем, что мы знаем о ней из множества других источников. Многочисленные исследования с полной очевидностью показали, как глубоко заблуждался А. Франс, видевший в Жанне «бедную галлюцинантку», которая жила в мире собственных иллюзий и грез, принимая советы руководящих ею церковников {61} за волю бога. Напротив, одним из самых примечательных свойств ее личности было чувство реальности, которое ей никогда не изменяло. Как бы ни была она мистически настроена и глубоко убеждена в том, что действует по велению бога и святых, она всегда, при любых обстоятельствах, соразмеряла свои действия с условиями места и времени, и все ее поведение неизменно отличалось практической целесообразностью.
Явиться к коменданту Вокулера — для Жанны значило сделать самый решительный шаг в своей жизни. И для чего? Для того, чтобы объявить о своей грядущей миссии? Этот поступок плохо совмещается с достоверным психологическим обликом Жанны.
Нет оснований подвергать сомнению самый факт присутствия Пуланжи при первой встрече Жанны с Бодрикуром. Нет также причин думать, что он исказил содержание их разговора. Сомнение — пока что психологического порядка — вызывает названная им дата (май 1428 г.), а также упоминание о том, что Жанна после этого вернулась в Домреми.
Встанем теперь на точку зрения тех биографов, которые полагают, что в показаниях Пуланжи фигурирует неверная дата и что описанная им сцена происходила в действительности не в мае, а значительно позже, в конце 1428—начале 1429 г., т. е. уже после того как англичане осадили Орлеан. В этом случае все поведение Жанны предстает в совершенно ином свете. Становится понятным, почему она просит передать дофину, чтобы он «хорошо держался» и «не вел войны со своими недругами»: не нужно рисковать до того, как ему поможет сам господь. И наконец, середина великого поста — это уже не далекая загадочная веха, но реальный и близкий срок. Иначе говоря, смутное предсказание превращается в ясный замысел.