— Милорды, — добавил сэр Импи, — мы не обсуждаем принадлежность револьвера герцогу.
Суд выглядел удивленным, и, после того как главный егерь дал показания о выстреле, который он слышал в 23.30, было заслушано свидетельство врача.
Сэр Импи Биггс:
— Рана могла быть нанесена самим умершим?
— Да, конечно.
— Это была бы мгновенная смерть?
— Нет. Исходя из количества крови, найденной на дорожке, можно утверждать, что рана не была смертельной.
— Найденные следы, по вашему мнению, могут говорить о том, что умирающий полз к дому?
— Да, вполне. У него могло быть достаточно сил, чтобы так сделать.
— Такая рана вызвала бы лихорадку?
— Весьма возможно. Он мог потерять сознание на какое-то время, он бы продрог, и его бы лихорадило, так как он находился в сырости.
— Действительно ли есть признаки, указывающие на то, что он был жив в течение некоторых часов после ранения?
— Да, они настоятельно свидетельствуют об этом. При повторном исследовании сэр Вигмор Вринчинг установил, что рана и общие признаки были одинаково совместимы с предположением, что умерший выстрелил в себя с очень близкого расстояния, а затем полз к дому, пока не умер.
— Что, по вашему опыту, более обычно для человека, совершающего самоубийство, — стрелять себе в грудь или в голову?
— В голову, возможно, более обычно.
— Настолько обычно, что возникает предположение об убийстве, если рана находится в груди?
— Я бы не заходил так далеко в предположениях.
— Но при прочих равных условиях вы сказали бы, что рана в голове более наводит на мысль о самоубийстве, чем рана в туловище?
— Это так.
Сэр Импи Биггс:
— А самоубийство выстрелом в сердце в любом случае невозможно?
— О, боже мой, нет.
— Известны такие случаи?
— О, конечно, и немало.
— Есть ли еще что-то в медицинском свидетельстве, что исключает идею относительно самоубийства?
— Ничего вообще.
На этом слушание дела в парламенте закончилось.
Охраняется авторским правом Агентства Рейтер,
Агентства печати, телеграфа и центральных новостей.
Когда во второй день суда сэр Импи Биггс поднялся, чтобы зачитать свою вступительную речь защиты, он выглядел несколько взволнованным, что для него нехарактерно. Его замечания были краткими, но в тех немногих словах ощущалось глубокое волнение, которое передалось всем присутствующим.
— Милорды, встав, чтобы произнести вступительную речь защиты, я почувствовал себя обеспокоенным более чем обычно. Не то чтобы у меня были сомнения по поводу вашего вердикта. Вероятно, в любом другом случае было бы невозможно доказать невиновность обвиняемого, как в случае с моим благородным клиентом. Но сейчас я обязан просить об отсрочке, так как в настоящее время отсутствует важный свидетель и решающая часть свидетельских показаний. Милорды, в руке я держу телеграмму от моего свидетеля — я назову вам его имя: это лорд Уимзи, брат обвиняемого. Телеграмма была послана вчера из Нью-Йорка. Я зачитаю ее вам. Он пишет: «Доказательство получено. Вылетаю сегодня вечером с пилотом Грантом. Заверенная копия и показания следуют судном "Лукарния" в случае авиакатастрофы. Надеюсь, что буду в четверг». Милорды, в этот момент самый важный свидетель пересекает воздушные просторы над широкой Атлантикой. В зимнюю непогоду он стоит перед лицом опасности, которая ужаснула бы любое сердце, но не его собственное и не сердце всемирно известного летчика, к чьей помощи он прибег, чтобы не терять ни минуты для освобождения своего благородного брата от этого ужасного обвинения. Милорды, барометр падает.