Переезд был пыткой. Но судьба была к нам снисходительна. Даже папина виолончель, с которой он ни за что не хотел расставаться, была доставлена в Корнвальдхайм целой и невредимой.
Там в конце июля 1945-го года и родилась Корнелия.
Три года спустя от командира части, где служил мой муж, я получила официальное извещение о смерти Кордеса. Я тогда снова собиралась выйти замуж.
* * *
— Да… И с этим я вошла в послевоенную жизнь.
Я горько улыбнулась.
Деган ответил улыбкой на улыбку.
— Итак, вы снова вышли замуж за герра Этьена?
— Да. Ромайзель сказал, что вы знали моего мужа?
Деган кивнул.
— Несколько лет назад я встретил его на одном процессе. Он был моим противником. Я у него многому научился. Он мне тогда очень понравился.
Адвокат снова улыбнулся.
Я продолжала:
— Мы были с ним вполне счастливы в течение семи лет, несмотря на то, что он на двадцать лет старше меня. Он привык к Корнелии, она привыкла к нему. Когда ей еще не было четырех лет, она была уже не Корнелия Кордес, а Корнелия Этьен.
Она не знала, что Альберт не был ее отцом. Я ей этого, разумеется, не сказала. До сих пор она этого не знает…
Альберт умер в конце 1955 года. В это время я получила текстильное предприятие своей старшей тетки в полное распоряжение, построила на деньги, полученные от страховой компании после смерти мужа, здание, в котором разместились галантерейная торговля и салон мод. Под моим руководством они до сих пор процветают, пользуются популярностью покупателей и клиентов.
Три года назад умерли и отец, и обе его сестры. Корнелия стала уже взрослой девушкой; она очень тяжело пережила смерть деда и тети Юлии, которых любила и к которым была привязана, с самого раннего детства. Она на какое-то время даже вынуждена была бросить школу, но вскоре мне все же удалось ее успокоить, и после повторного курса Неле сдала все экзамены.
Казалось, все теперь в порядке. А я, хоть и чувствовала себя одинокой, не имела времени предаваться печали. Дело и Неле поглощали меня целиком.
И вот я отпустила дочь, — потому что она очень попросила и потому что она, бесспорно, заслужила это, — с двумя подругами на две недели в Энгадин покататься на лыжах…
— Найдется у вас для меня еще сигарета?
Он молча достал пачку и поднес мне огня. Я глубоко затянулась. Деган, видимо, не заметил, что сигарета мне понадобилась для того, чтобы выиграть время. Сейчас в моем рассказе наступает критический момент. Что можно ему рассказать, чего нельзя? Я предполагала, что о письме он уже знает. Полиции, во всяком случае, о нем известно. Я сделала вывод: значит, не следует отступать от правды. Я должна ему все рассказать, если хочу вырваться отсюда. Или почти все. Однако, по возможности, Неле не следует впутывать в это дело…