Пять копеек. Пятачок.
“…раньше была такая примета — бросать деньги, чтобы потом вернуться…”
Он улыбнулся.
Да, пора возвращаться…
— Спасибо вам, док, — сказал Павел.
— Не за что. Работа у меня такая.
— За работу и спасибо…
Он быстро собрался, переоделся — сменил больничную пижаму на военную форму, которая вот уже два дня выстиранная и отутюженная висела в шкафу. Остановился посреди палаты, готовый уйти, но не решаясь сделать это.
Как-то не верилось, что лечение закончилось и уже не надо будет возвращаться сюда, в небольшую, ставшую привычной и уютной комнату. И не будет больше неспешных ночных разговоров с мучающимися от бессонницы товарищами по палате, и заглянувший док не пожелает доброго утра, и сестры не будут смеяться привычно над несмешными избитыми шутками.
Все закончилось.
Пора уходить.
Время возвращаться.
— Пока. — Павел пожал руку Арнарсону. — Удачи, — сжал он ладонь Живича — До свидания, док!
Он шагнул к двери.
— Заглядывай к нам! — сказал ему в спину Живчик.
— Обязательно, — обернулся Павел и запнулся на пороге.
“Плохая примета”, — подумалось ему. Но он не верил в приметы.
— Счастливо оставаться! — пожелал он и закрыл дверь. Пустой гулкий коридор вел его к свободе.
2
Мир был переполнен запахами и звуками. Мир был пестр и многоцветен.
Павел шагал по бетонной тропинке, заворожено озираясь.
Он уже ходил этой дорогой, и все вокруг было вроде бы знакомо. И все же что-то изменилось. Кусты насаждений сделались зеленее, щебет птиц стал более сочным, стрекот кузнечиков — объемней, воздух — свежее и ароматнее, солнце — ярче, бетон — осязаемей.
Павел наслаждался.
Нечто подобное ощущаешь, когда затяжную холодную зиму вдруг сменяет жаркая скорая весна: горизонт отступает, небо светится чистой синью, звенит капель, еще сонные мухи гудят басовито, первые бабочки, разбуженные солнцем, порхают, словно сорвавшиеся с ветвей яркие листья, пахнет оттаявшей землей, и хочется сидеть неподвижно, подставив лицо теплым лучам, и слушать, дышать, осязать…
— Ты чего жмуришься? — Громкий голос привел Павла в чувство. — Смотри, куда идешь! Чуть не сбил!
— Прошу прощения, замечтался.
Сержант из второй роты шел делать уколы от своей нелечащейся венерической болезни.
— Вижу, — сказал он, ухмыляясь и похабно подмигивая. — Небось о девчонке какой-нибудь думаешь? Да?
— Не совсем, — сказал Павел.
— А о чем же тогда? — удивился сержант.
— Обо всем.
— Ну-ну… — с сомнением в голосе произнес сержант и подозрительно оглядел Павла. — А ты чего это гуляешь, рядовой? Сбежал? К девчонке?
— Нет. Выписали меня.
— Уже? Сочувствую. Ну, тогда дуй в казарму. А то, не дай бог, попадешься какому-нибудь офицеру на глаза. В таком-то очумелом виде. Он тебя назад отправит, на экспертизу. Или же ты, действительно, обкуренный?