— Я думал, что война осталась там, на Земле, — это первое, что я говорю себе, когда глаза мои снова могут различать свет. Только режет их немилосердно, глаза. Что-то все время сыплется сверху, мешая дышать и видеть.
— Подтверждаю, — немедленно отзывается Триста двадцатый.
— Тогда это что было? — я хочу повернуть голову, чтобы избавиться от назойливой пыли, что забивает мне нос. Пытаюсь пошевелиться и шиплю от боли.
— Террористический акт.
— Что?
— Террористический акт. Посягательство на жизнь или иная форма насилия над гражданами, государственными или общественными деятелями, совершаемые с политическими целями. Военные действия не ведутся.
— Черт возьми, ты хочешь, чтобы у меня мозги спеклись? — жалобно вопрошаю я. — Говори проще.
— Теракт — это когда одни люди убивают других, чтобы те обратили на них внимание. Или на их проблемы, — переводит мое второе я.
— На проблемы? Какие еще проблемы? Я едва живой — вот это проблема. Кого мне надо убить, чтобы на меня обратили внимание?
— Ответ неизвестен. Возможное решение — подать сигнал бедствия.
В ответ я только тихонько скулю от боли. И от досады. Господи, ну почему ты такой зануда, Триста двадцатый?
— Нужно позвать на помощь, — подсказывает тот. Я чувствую, что он страдает вместе со мной. Мой помощник тоже поврежден. Наверное, из-за этого у меня непроизвольно подергивается правая рука.
— Сейчас. Ты тоже... держись. Больно?
— Больно, — просто отвечает жестянка.
Я понимаю, что моему двойнику-подселенцу никто не снимет боль, как мне. Он так и будет терпеть ее, пока не умрет. Или пока не вылечит себя сам. Он беззащитен, мой непроницаемый боевой робот. Он поддерживает меня, стимулирует процедуры восстановления организма, задвигая заботу о себе в самый дальний угол. Считает, что прежде всего должен защищать меня. Глупая жестянка. Что я без него? Просто слюнявый идиот.
— Ничего, — успокаивает он. — Мне не привыкать. Через сутки повреждения будут ликвидированы. Можно быстрее, но тогда твое состояние ухудшится. И у меня не будет ресурсов для собственного восстановления.
— Ладно. Тогда терпим вместе?
— Идет.
И я сдерживаю рвущийся вопль, с хрустом стекла поворачиваясь на бок. В глазах сразу темнеет. К горлу подкатывает тошнота.
— Не могу полностью блокировать нервные центры. Недостаточно ресурсов, — извиняется Триста двадцатый.
— Ничего. Потерплю. Почему я не могу кричать?
— Ты кричишь. Просто слух пока не вернулся. Тебя услышат. Ты кричи еще.
— Эй, кто-нибудь! — я снова беззвучно шевелю губами, борясь с болью в груди. Захожусь тяжелым кашлем. Волны боли следуют одна за одной. Боль разрывает меня на части. Будит злость. Черт меня дери! Да есть вообще в этой галактике место, где меня не будут пытаться прихлопнуть?