— Они нашли его наброски. Он был художником. И рисовал меня. А они страшно разозлились.
— Но что такого в рисунках? — недоумеваю я. — Напротив, надо радоваться.
— Он рисовал меня обнаженной.
— Голой?
Я потрясена. Ну и Сэди! Я бы никогда не стала позировать голой. Да ни за что! Разве только он затемнил бы интимные места. Ну, заретушировал. Или что там делают художники?
— Не совсем, я была задрапирована. Но родители все равно… В общем, это был не самый лучший день в моей жизни.
Я тихонько прыскаю в ладонь. Это вовсе не смешно, но не могу сдержаться.
— Так они увидели тебя… Твои…
— Дело кончилось истерикой, — хмыкает она. — В общем, даже забавно, хотя и печально. Его родители тоже чертовски рассердились. Он готовился стать юристом, хотя какой из него юрист? Это же хаос, а не человек. Ему бы рисовать ночами напролет, пить вино, курить дешевые папиросы и гасить окурки о палитру. Да и я была не лучше. Торчала у него в мастерской сутками. Точнее, в сарае у его родителей. Я звала его Винсентом в честь Ван Гога. А он меня Мейбл.
— Почему Мейбл? — удивляюсь я.
— Их служанку звали Мейбл. Я как-то сказала, что никогда не слышала более ужасного и уродливого имени и надо бы заставить ее выбрать другое, получше. Так он сразу стал звать меня Мейбл. Вот такой премерзкий тип.
Тон у нее шутливый, но глаза грустные.
— Ты его… — начинаю я и замолкаю, смущенная. — Я хотела спросить, ты его очень любила?
Сэди погружена в свои мысли.
— Когда все засыпали, я открывала окно и спускалась по плющу, — говорит она мечтательно. — После того как нас застукали, все изменилось. Его отослали во Францию к дядюшке «на исправление». Как будто это могло отвадить его от живописи.
— Как его звали?
— Стивен Неттлтон, — с трудом выдыхает Сэди. — Я не произносила это имя вслух… семьдесят лет.
Семьдесят лет.
— И что было потом?
— Мы больше никогда не виделись, никогда.
— Но почему? — ужасаюсь я. — Ты не писала ему?
— Писала, — иронично улыбается она. — Отправляла письмо за письмом. Но ни разу не получила ответа. Родители обзывали меня «наивной маленькой дурочкой». Они утверждали, что он воспользовался моей невинностью. Сначала я не верила им и ненавидела их за эти слова. Но потом… — Она резко вскидывает подбородок, давая понять, что не нуждается в сочувствии. — Ты повторяешь мои ошибки. «Он меня любит! Я знаю, я знаю!» — передразнивает она. — «Он мне напишет! Он вернется ко мне. Он любит меня». Представляешь, каково мне было, когда они оказались правы?
Повисает молчание.
— И чем же все кончилось? — неуверенно спрашиваю я.
— Разумеется, я вышла замуж. Отец Стивена венчал нас. Он был нашим викарием. Наверняка его сынок знал, но даже открытку не прислал.