Я сел за руль грузовика. Вести такую махину было непривычно, последнее время крутил баранку только своей служебной «Волги». Но ЗИЛ прекрасно слушался, и я довольно лихо покатил к стройке.
Дед Иван не соврал: собралось чуть ли не все Синьозеро. И млад и стар. На всю округу орал магнитофон внука бабки Федоры.
Заместитель секретаря парткома Яков Голованов, тоже участвующий в стройке, встретил меня с величайшим удивлением, но ничего не сказал, а только долго тряс руку.
Голованов тоже отличился в тот день, когда крушили церковь. У Яшки, тогда совсем еще мальца, не хватило силенок принять участие в разрушении. Но он не хотел отставать от пацанов постарше и, сняв штаны, навалил кучу на могильную плиту основателя храма, похороненного рядом с церковью, чем потом хвастал в школе…
— Разгружайте поскорее, — попросил я Голованова. — Машину ждут.
Опорожнили кузов в одно мгновение. Я уже завел двигатель, но тут увидел знакомую худенькую девичью спину.
— Ксюша! — окликнул я.
Действительно, это была моя дочь. Она держала в руках бидон с молоком, из которого черпала кружкой и поила сельчан.
— Бабуля, бабуля! — закричала Ксения. — Иди сюда!
Мать-старуха стояла в окружении людей, с плетеной корзинкой в руках, с которой обычно ходила по грибы. Короб был внушительных размеров. Я всегда удивлялся, как у нее хватало сил дотащить его до дому полным лесных даров…
Теперь она что-то доставала из корзины и одаривала окружающих. Завидев меня, матушка отдала кому-то плетенку и подошла к ЗИЛу.
— И ты, значит?.. — произнесла она явно одобрительно.
— Нет, смотри, какой обманщик! — открыто радовалась Ксения. — Мы-то думали, он у речки прохлаждается, таскает рыбку на уху…
— Занимайся своим делом! — с напускной строгостью приказал я дочери. — А ты что там раздавала? — обратился я к матери.
— Пирожки с капустой. Бревна таскать или там раствор месить — запретили. По старости. Вот я и решила помочь, чем могу… Напекла… Ну и молочка принесли. Ведь теперь коров в селе раз-два и обчелся. А ты как отважился? — Мать каким-то особенным взглядом окинула меня.
— Что ж здесь особенного, — пожал я плечами. — Благое дело и для колхоза, и для людей…
— Спасибо, сынок, — сказала она тихо, и я увидел на ее глазах слезы. — Жаль, бабушка твоя не дожила…
Что она хотела этим сказать? Что я прощен за тот позорный майский день?..
— И тебе, Елизавета Ильинична, спасибо, — вынырнул из-за машины Яков Головин. — Не пирожки — объедение. Пальчики оближешь!
— На здоровичко, — утерла слезы концом платка матушка.
Я ехал на ЗИЛе назад, а на душе у меня было легко и светло.