— Что с ним, с товарищем командиром? — спросил Федя почему-то шепотом.
Боец, стоявший впереди, не оборачиваясь, тоже шепотом ответил:
— В самое сердце попал, подлюга…
— Кто — в сердце?! — отчаянно закричал Федя. — Как — в сердце?! Ведь он не успел…
— Успел, — горестно ответил боец. — Успел, матери его…
Командир пошевелился.
— Где Федя? — спросил он. Бойцы пропустили Федю вперед.
— Федя, сынок, отвоюешь, поезжай в Москву, — с усилием прошептал командир, — учись на скрипача. Тебя музыка любит. Потому — вот тебе мой… и ото всего полка подарок. Береги его… как буржуи берегли. Они в этом, сволочи, понимают…
Комиссар быстро наклонился, бережно принял скрипку у командира и отдал Феде. Тот стал на колени.
Так он простоял на коленях со скрипкой в руках возле командира, покуда тот не вздохнул в последний раз.
А ночью Федя заболел. У него открылся жар. Федю оставили в попутном селе, в походном лазарете. А оттуда в розвальнях, а потом в поезде переправили в тыловой госпиталь, из него — во второй, третий.
Всюду с Федей путешествовала скрипка. Всюду врачи, фельдшера, санитарки заботились, чтобы он, упаси бог, не забыл ее ненароком. Ведь на приклеенной к футляру бумажке было обозначено и скреплено подписью комиссара и полковой круглой печатью, что «этим конфискованным у мировой буржуазии музыкальным инструментом награжден за боевые заслуги в борьбе против кровососов и палачей трудового народа и за музыкальный талант на горне, коим он призывал красных бойцов Н-ского кавалерийского полка только вперед, юный коммунар товарищ Кольцов Федор. Командование и красноармейцы Н-ского кавалерийского полка велят тебе, Федя, помнить вечно завет нашего дорогого командира товарища Васильчука Игната Гордеевича, который, закрывая свои геройские очи, с сердцем, пробитым белогвардейской пулей, приказал тебе стать первым рабоче-хрестьянским скрипачом».
Федор выписался из госпиталя и приехал в родную Одессу — в латаной-перелатаной гимнастерке, ветхой шинелишке и с драгоценной скрипкой в руках.
Но скрипачом стать ему не привелось. Не те были времена. Федор стал работать грузчиком в возрождавшемся порту, учился в ФЗУ, слесарил в судоремонтных мастерских…
А скрипка… Скрипку Федор не забыл. Потихоньку от всех, доставши какой-то древний «Самоучитель игры скрипичной, дабы досуг свой проводить с нежностию и душевностию», он вечерами забирался на безлюдный пляж, устраивался под обрывом крутого берега и тихонько трогал смычком струну…
Знала об этом тайном ученье лишь одна живая душа — двенадцатилетняя Леля — дочка красного партизана, а нынче — начальника Одесского порта.