Бэйб бросился к нему, схватил трубку.
– Эльза?
– Он не спросил меня, люблю ли я тебя. Я ждала, но он так и не спросил.
– Эльза, послушай, ничего не произошло, понятно тебе?
Ее голос прозвучал глухо:
– Что мы будем делать, Том?
– Забудь, я сказал тебе, нам не нужно все это вспоминать.
– Я ходила в кино. Два сеанса подряд сидела и думала. Мы ничего не забудем, мы слышали все это оба, и все это было правдой. Только вот он так и не спросил, как я отношусь к тебе.
– Давай я заеду к тебе? Я на такси, мигом.
– Я соврала про свой возраст, потому что ты казался ребенком, моложе своих лет, и я не хотела испугать тебя. Я не сказала, что я немка, потому что Леви – еврейская фамилия, а сейчас еще многие евреи ненавидят нас. Мне было четыре года, когда Гитлер умер, но кое-кто считает, что блицкриг придумывали все немцы.
– Черт, да нет же, я не думаю так, давай подскочу к тебе.
– Подожди. Он не обо всем спросил. Я была замужем и разведена. Я чуть не выкрикнула ему это в лицо, перед тем как убежать. Его единственная ошибка была в том, что он не спросил меня, люблю я тебя или нет. Я ничего ему не говорила, когда он прикасался ко мне, и выдавливала улыбку: он ведь твой старший брат. У него такой же вид, как у всех ваших дельцов – процветающих, самоуверенных. Это – мое, весь вид его говорит, и то – мое тоже, у меня куча денег, так что все, что видят мои глаза, – мое, и ты – моя. Да и вино такое крепкое было. Я не хотела устраивать сцену, только бы понравиться ему, только бы он одобрил твой выбор, он ведь твой брат, и ты любишь его. Знаешь, я бы хотела вырвать сегодняшний день из календаря и сжечь его.
– Ничего не произошло! – прокричал Бэйб. – Я уже тысячу раз прошу тебя забыть это.
– Нет, такое не забудешь, оно всегда будет висеть над нами. Ты хочешь знать о моем муже?
– По правде говоря – нет, – солгал Бэйб. – Зачем мне знать о нем? Если бы я сказал тебе, что был женат, ты что, умерла бы от этого? Я не был женат, ничего такого, черт, но если тебе станет от этого легче, можешь рассказать, я не буду уши затыкать. Ты, наверное, была еще девчонкой, да? А он – мужлан, и ревнивый, и тупой. Ты была еще совсем ребенком и не поняла, какой он проходимец, а как только поняла, то положила всему конец, так?
Бэйб помолчал, ему становилось отчего-то смешно.
– Он, наверное, был толкателем ядра, – продолжал он. – Вы, колбасники, – великие спортсмены в легкой атлетике, и он, наверное, хрюкал от усилия. Если толкатель ядра – американец, то он говорит: «У-уф!», – бросая свою штуку, а вы, немцы, говорите: «А-ах!»