А ты-то сам хорош, ответил он себе.
Но у меня есть на это право.
Какое право?
Я себя не щадил, сражаясь за то, что считал благом для страны.
И все же, признайся, ты мог показаться ему подозрительным.
Только потому, что я провел несколько суток в лесу? Что у меня была помятая и небритая физиономия? Но я не сделал ничего дурного. Чего он ко мне привязался?
Ты же мог объяснить ему это. Признайся, ты действительно был похож на бродягу. Это уж точно. И потом у тебя не было работы.
Какая у меня может быть работа? Кому я нужен? Меня учили одному. Во Вьетнаме мне доверяли оружие стоимостью в миллион долларов. Там я управлял артиллерийским катером. Что же мне после этого припарковывать машины? О, Господи!
Он вновь с силой ударил по металлическому клину.
Тисл. Он цеплялся ко мне. Это он арестовал меня. Его люди побрили меня. Он ничем не лучше того вьетнамского подонка, что расписал мне грудь ножом.
И ты сорвался.
Нет, я защищался.
Ну да, сбежал из тюрьмы и болтался в горах, с этой шайкой бандитов. Все равно бы у них ничего не вышло. Ты держал под обстрелом этот город. Вспомни, как ты поступил с полицейским. А теперь…
Рэмбо опустил голову, изнемогая от волнения. Теперь, когда от его блаженного дзэновского состояния не осталось и следа, он готов был крушить направо и налево. И Рэмбо с остервенением продолжал лупить по каменной глыбе.
Теперь он расплачивается за свое военное прошлое. Да, из него сделали хорошего солдата. Там он им был нужен.
Неужели они думают, что так легко обо всем забыть? Почему его не удосужились научить тому, что могло бы пригодиться после войны?
Или это невозможно? А что если ты уже потерян для мирной жизни?
Потерян? После полугода в лагере для военнопленных в Северном Вьетнаме? Может статься, что и так. Одна тебе, видно, теперь дорога — прямиком в ад.
Как будто это не ад. Из одной тюрьмы в другую.
На этот раз в Америке. Страна свободы, доблести отчизна…
Эх, если бы только этот полицейский… Что?
Если бы он просто поинтересовался, как я живу.
Он опустил молот и смахнул пот со лба. Впрочем, без толку. И лицо, и руки были мокрыми от пота. Он посмотрел на ближайшего к нему охранника, и перевел взгляд на ведро с водой, стоявшее на уступе скалы футах в десяти над ним.
Охранник сжал губы и легким кивком головы ответил на его немой вопрос.
Рэмбо, тяжело ступая, начал подниматься по тропе. Впереди шел изможденный негр. Доходяга, подумал Рэмбо, наблюдая, как тот пьет из ковша, прикрепленного цепью к ведру. На какую-то долю секунды глаза обоих заключенных встретились.
Дьявольщина, казалось, говорил негр. Не могу больше.