Как только затих цокот копыт его лошади, в прихожую вышла Ксения.
— Я ничего ему не сказала, — сообщила она с потерянным видом.
Ракоци уже стоял возле боковой лестницы, ведущей к лаборатории.
— Я ничего иного и не полагал, — откликнулся он дружелюбно. — Но… надеюсь, тебя это не удручает?
С тонким, пронзительным криком она подбежала к нему и рухнула на колени.
— Нет! Нет, клянусь перед Господом Иисусом Христом и Пресвятой Девой Марией, нет, я не хочу ничего говорить им. — В ее широко распахнутых золотисто-карих глазах вспыхнули слезы. — Не гневайтесь на меня, мой супруг, умоляю. Если и вы на меня осерчаете, куда мне идти? Что я тогда буду делать?
— Ксения! — Ракоци опустился рядом с нею на колени. — Ксения, ты в любом случае не должна страшиться меня. Как и своей родни — в лице только что у нас побывавшего князя.
Она в отчаянии затрясла головой.
— Он может меня уничтожить. Когда-нибудь он так и сделает. Он погубит меня. И вас, если вы захотите вмешаться.
— Он никого не погубит, ибо не настолько глуп. — Ракоци старался говорить размеренно и спокойно. — Твой дядюшка Анастасий слишком честолюбив, чтобы рисковать своим положением.
Карие глаза встретились с темными, затем осторожно скользнули в сторону.
— Я не сказала ему, что вам все известно. Я вдруг подумала, что ему не надо об этом знать.
— Очень хорошо, — кивнул Ракоци, обнимая дрожащие плечи, чтобы поднять Ксению на ноги и встать самому рядом с ней. — Ты правильно все решила. Но можешь и не таиться, меня это не смутит.
Внезапно ее опять затрясло.
— Я очень перепугалась. — Признание само сорвалось с ее уст, и Ксения съежилась, ожидая насмешки или удара.
Ракоци и впрямь поднял руку, но лишь для того, чтобы погладить ее по лицу.
— Я знаю.
Со слабым вздохом Ксения прильнула к нему и склонила голову на плечо, оказавшееся неожиданно мускулистым и твердым. Медленно и заботливо Ракоци обнял ее, и время для них обоих словно остановилось.
* * *
Письмо отца Погнера к Стефану Баторию Польскому, написанное на латыни.
«Досточтимому правителю Польши шлют самые искренние приветствия его эмиссары в Москве!
С момента учреждения нашей миссии я счел наиважнейшей ее целью службу интересам польского трона в определяемых Церковью рамках и вот уж который месяц на этой ниве тружусь. Другие священники по мере сил своих поддерживают меня. Исключение составляет лишь отец Краббе, возымевший собственные взгляды, отличные от тех, каким следуем мы. Я, признаться, с трудом терплю его среди нас и готов по первому вашему слову отправить строптивца обратно в Польшу — либо до осенней распутицы, либо новой весной. Более суровых дорожных условий отец Краббе не выдержит, ибо его легкие пострадали от гнилостной лихорадки. За время зимы он дважды сказывался больным и оба раза настаивал на том, чтобы его лечил известный вам так называемый доктор Ракоци — по моему мнению, отъявленный шарлатан. Я дозволял ему пользовать отца Краббе лишь потому, что русские лекари еще хуже и мало чем отличаются от торговок всевозможными зельями и травой.