— Ты не осмелишься. — Гость побледнел. — Я в таком случае укажу на тебя. И на всех твоих домочадцев.
Теперь фыркнул Шуйский. Резко, словно стегнул ремешком.
— Укажешь? Но ты — чужеземец, а я — знатный боярин, — доверительно сообщил он. — Тебе не поверят. Чужеземцы у нас никто, прах и пыль. Особенно те, что возводят напраслину на царя и царевича. Кожу с тебя начнут спускать очень медленно, чтобы кровь не сошла слишком быстро. Ты будешь долго корчиться на крюке.
— Не думаю. — Никодемиос усмехнулся, хотя лоб его покрыла испарина, а голосу не хватало дыхания. — Мне ведомо нечто, способное смутить в Москве многих.
— Что ж, опричники позабавятся, но это тебе не поможет. — Анастасий склонил голову набок. — Впрочем, возможно, я и не выдам тебя. Если тебе удастся убедить меня, что это разумно. — Он чуть подался вперед, наслаждаясь смятением грека. — Скажи, почему в Иерусалиме решили, что письмо Баторию послал именно я?
— Мм… — поморщился Никодемиос. — Ладно, скажу. Некий московский священник сообщил патриарху, что видел его и что оно вышло из этого дома. У нас нет причин не верить ему, ведь прежде все подтверждалось. — Он старался держаться спокойно, но душой трепетал. Шуйский уперся, с ним нету сладу. Дичь ускользнула, и стало неясно, к какому берегу плыть.
— Что за священник? Надеюсь не тот, что живет в моем доме? — небрежно спросил Анастасий. Нет, он не верил, что такое возможно, но в животе его вдруг разверзлась щемящая пустота.
— Нет, не тот, — подтвердил Никодемиос. Слишком рьяно и слишком поспешно.
Шуйский сузил глаза. В голове его зашумело.
— А отец Илья объяснил, как ему удалось подобраться к письму? — пробормотал хрипло он.
— Мне это неведомо, княже. — Наткнувшись на потемневший от ярости взгляд, грек суетливо оправил плащ и решил выложить еще кое-что, опережая боярский гнев: — Но, будучи истинным служителем Господа, он обратился к нашему патриарху, ибо не знал, как поступит с его сообщением московский митрополит, пастырь ревностный, праведный, но благосклонный к боярам. — Гидриот был испуган. Его блеклые карие глазки беспокойно задергались.
— Понимаю, — кивнул Анастасий. Он был готов придушить и заморского гостя, и предателя-старика, но вдруг подумал, что из всего открывшегося могла выйти польза. Надо только сообразить, как правильнее себя повести. — А с кем он отправил свое сообщение?
— Его нам доставил какой-то монах, — сказал с готовностью Никодемиос и несколько раз кивнул, как китайский болванчик.
— Значит, странничек Божий, — протянул Анастасий, лихорадочно размышляя. Перво-наперво надо бы удалить из Москвы вконец перетрусившего гидриота. — Теперь помолчи и послушай. Ты тут же вернешься к брату. Доставишь ему письмо от меня и станешь ждать моих указаний. — Он покачался на каблуках. — Не подчинишься — пеняй на себя. За твою жизнь в этом случае не дадут и коровьей лепешки.