Быть может, Селину принимали за какую-нибудь общественную деятельницу или одну из тех, чье амплуа – наставлять заблудших на путь истинный. Она покупала и прочитывала газету негров, где рекламировали свои чудодейственные травы и корешки разные лекари. Она даже приобрела за двадцать пять центов коробку этих трав, очарованная их названиями – «корень Адама и Евы», «кровь дракона», «хозяин лесов», «райское семя».
– Послушай, мама, – пытался протестовать Дирк, – нельзя тебе бродить одной. Это небезопасно, здесь не Верхняя Прерия. Знаешь ли, если тебе так уж хочется бродить по всем улицам, то я прикажу Саки сопровождать тебя.
– Это было бы очень мило, – сказала она миролюбиво. Но ни разу не позволила Саки идти за ней.
Иногда она отправлялась на Южную Уотер-стрит, теперь сильно изменившуюся и разросшуюся. Селине нравилось бывать в людных местах, где по обе стороны улицы лотки, и ящики, и корзины с фруктами, овощами, птицей. Среди продавцов преобладали смуглые лица чужеземцев. На месте прежних краснолицых фермеров она видела теперь гибких мускулистых парней в старых военных гимнастерках. Они подвозили товар, выгружали ящики, ловко увертываясь от больших грузовых автомобилей, снующих взад и вперед. Глядя на эти суровые лица и ловкие экономные движения, она размышляла о том, что некоторые из этих людей были живее, естественнее, работали с большей пользой и честнее, чем ее блестящий сын Дирк де Ионг.
Многие из фермеров постарше знали ее, пожимали руку, болтали дружелюбно минутку-другую. Вилльям Телькотт, немного только высохший за эти годы, с новыми морщинами, с совсем поседевшей головой, по-прежнему стоял в дверях своего склада в аккуратном костюме с вечной сигарой в зубах.
– Здорово, миссис де Ионг! Дела, я слышал, идут отлично. Помните, как вы приехали сюда впервые с первой вашей партией товара?
О да, она помнила.
– Этот ваш мальчик пошел в гору, я вижу! Делает большие дела, а что ж, большое утешение иметь такого сына. Да, сударыня. Вот посмотрите на мою дочку Карлину…
Жизнь в Верхней Прерии имела свою прелесть.
Часто на ферме Селины можно было застать странных посетителей, например, мальчиков и девочек, бледность которых, эта сероватая белизна городских жителей, превращалась в здоровый загар; женщин с утомленными лицами, пивших молоко Селины и поедавших ее овощи и нежных цыплят с таким видом, словно все это каждую минуту могли отобрать у них. Всех их Селина подбирала в разных темных углах Чикаго во время своих кутежей, и они жили на ферме по неделе, а то и дней по десять. Дирк протестовал и против этого тоже, но мать с этим не считалась.