Она ждала этого. Она ехала сюда, прекрасно понимая, что именно этого он от нее и потребует, так почему же она чувствовала, как отхлынула кровь от лица, как больно сжалось ее сердце, так что перехватило дыхание, и ей пришлось бессильно опуститься на диван.
– О Господи, Гай, – с трудом прошептала она. – Я, наверное, не смогу!
Если и до этого он казался ей отстраненным, то ее тихий вскрик, казалось, вызвал у него полное отчуждение. Было впечатление, что перед ней холодная гранитная статуя без чувств, без нервов.
– Я же предупреждал тебя, чтобы ты меня не впутывала в дела своего брата, – резко сказал он. – Я также помню, что предупреждал тебя о том, что срок моей так называемой епитимьи за то, что причинил тебе горе, уже истек, – он перевел дыхание и увидел, как она обхватила себя руками, чтобы унять дрожь, как бы обороняясь от его слов. – Пора выйти наконец из этого тупика, в котором мы оба застряли, Марни!
– Но я больше не принадлежу тебе! – воскликнула она.
– Ты всегда принадлежала мне! – бросил он, наконец сдвигаясь с места и приблизившись к ней. Казалось, он готов взорваться от охватившего его напряжения. – Единственное, что ты сделала сегодня, это избавила меня от необходимости что-то изобретать, чтобы вернуть тебя!
– Используя Джеми? – сказала она. – Используя слабого для помощи сильному?
Гай коротко кивнул головой, совершенно не обидевшись.
– Точно так же, как и Джеми использует твою силу, чтобы подпереть свою собственную слабость, Марни. Так что, это еще как посмотреть, моя дорогая.
– А Клэр?
– Клэр – это твоя слабость, Марни, – заявил Гай, – не моя. И даже не Джеми. Интересно, отчего это?
Марни отвела взгляд от его проницательных глаз, не желая признаваться в этой слабости, которую она действительно питала к своей невестке.
– Так в каком же качестве я должна стать твоей собственностью на этот раз, Гай? – с горечью спросила она, понимая наконец и признавая, что полностью находится в его власти. Она подняла голову, чтобы он увидел выражение холодного презрения на ее лице, которое, в свою очередь, заставило его помрачнеть. – Жены или любовницы? – продолжала она. – Дело даже не в том, которая из нас будет играть большую роль в твоей жизни, – добавила она, желая его уязвить, – но твой отец не согласится ни на что другое, кроме как на официальный брак между нами, и ты это прекрасно знаешь.
– Ну, значит, ради моего отца, – пожал он плечами, как будто для него это не имело никакого значения, – мы опять станем мужем и женой – в сущности, за эти четыре года я и не расценивал иначе наши отношения, – добавил он сухо.