Ослепленная правдой (Майер) - страница 30

Когда спустя несколько часов громкоговоритель объявил, что можно забрать привезенный  обед, первый слепец и таксист вызвались идти добровольцами на дело, для которого, в  сущности говоря, зрение не очень-то и нужно, достаточно осязания. Коробки стояли довольно  далеко от двери из коридора в вестибюль, и, чтобы отыскать их, пришлось опуститься на  четвереньки, да при этом левой, вытянутой вперед рукой шарить по полу, а правой отвести роль  и функцию третьей лапы, вернуться же без особых затруднений в палату удалось потому лишь,  что жена доктора осуществила давно пришедшую ей в голову идею и, разорвав простыню на  полосы, смастерила из них нечто вроде веревки, один конец которой намертво крепится к ручке  двери в палату, другой же будет обвязываться вокруг лодыжки того, кто снаряжается в поход за  пропитанием. Посланные ушли, а пришли с тарелками и ложками, хотя продовольствия  по-прежнему было на пятерых, что, по всей вероятности, объясняется тем, что начальник  караула о появлении в левом крыле еще шестерых слепцов не знал по той простой причине, что  когда стоишь за воротами, то, как ни всматривайся, едва ли разглядишь издали и в полутемном  вестибюле какие-то перемещения. Таксист предложил сходить да объяснить, что, мол, еды не  хватает, причем отправился один, отказавшись от спутников, и: Эй, нас не пятеро, а  одиннадцать, крикнул солдатам, а тот же самый сержант ответил ему из-за ворот: Гуляй пока на  просторе, скоро тесновато будет, тоном, который таксисту, судя по словам, сказанным по  возвращении в палату: Похоже, он издевался надо мной, показаля оскорбительным. Раздали  порции поровну, поделив каждую пополам, так что вышло десять, ибо раненый по-прежнему  отказывался от еды и только просил: Пить, ради бога, во рту пересохло. Кожа на лице у него  чуть не трескалась от жара. Время от времени, словно не в силах больше терпеть  прикосновение и тяжесть одеяла, он выпрастывал из-под него ногу, но тотчас снова прятал,  потому что в палате было холодно, и продолжались эти эволюции на протяжении многих часов.  Через правильные промежутки времени он постанывал и вдруг издавал задавленный всхлип,  как если бы постоянная, ровно пульсирующая боль усиливалась до такой степени, что он не  успевал приготовиться к ней, ухватить ее и удержать в пределах терпимого.

Ближе к вечеру пришли еще трое изгнанных из левого крыла. Жена доктора тотчас узнала  регистраторшу, записывавшую пациентов у офтальмолога, а с нею были мужчина, с которым  девушка в темных очках имела свидание в отеле, и тот грубый полицейский, который доставил  ее домой. Только они успели добраться до коек и рассесться, причем регистраторша заливалась  слезами, а двое других хранили оторопелое молчание и словно бы не вполне сознавали, что же  с ними случилось, как внезапно с улицы донесся многоголосый заполошный крик, прорезаемый  ревом команд. Слепые выжидательно повернули головы к двери. Они ничего не могли видеть,  но знали, что должно произойти. Жена доктора, сидя рядом с мужем на кровати, шепнула: Вот  и начинается обещанный тобой кромешный ад. В ответ он сжал ее руку: Не ходи, отныне и  впредь ты ничего не сможешь сделать. Крики стихли, сменившись топотом в вестибюле: это,  давя и отпихивая друг друга, целой толпой лезли в проем дверей слепцы, кто-то лишился  чувств и остался валяться в коридоре, но основная масса, сцепясь в причудливые грозди или  поодиночке, отчаянно, наподобие утопающих, простирая руки, хлынула в палату с таким  напором, как если бы ее судорожными толчками извергала туда какая-то неодолимая внешняя  сила. Топтали упавших. Сгрудившись поначалу в узком проходе, растеклись затем по тесным  прогалинам между кроватями и, подобно кораблям, успевшим юркнуть в гавань до того, как  шторм разыгрался всерьез, ошвартовались у причальной стенки, роль которой в данном случае  исполняла койка, закричали, что место занято, ищите себе другое. Напрасно надрывался  доктор, силясь объяснить, что есть и другие палаты, - те, кому койки не хватило, боялись  затеряться в представавшем их воспаленному воображению лабиринте комнат, коридоров,  закрытых дверей, крутых и лишь в самый последний момент обнаруживающихся,  обрывающихся под ногой лестниц. Но поняли наконец, что вечно тут торчать нельзя, с  мучительными усилиями вернулись к двери, дерзнули все же пуститься на поиски  неизведанного. Те пятеро, которых доставили во вторую очередь, сумели, словно найдя  последнее, покуда еще надежное убежище, переместиться поближе к первой шестерке. Только  раненый одиноко и беззащитно лежал на четырнадцатой койке в левом ряду.