Так что в эти последние дни лета 1353 года у генуэзцев были все причины для уныния. Положение было отчаянным, и в передышке они тоже нуждались отчаянно. Еще не кончился сентябрь, как она наступила. Из трех зол, угрожавших генуэзцам — Венеции, Милана и голода, — они выбрали меньшее. К архиепископу Джованни Висконти отправили посольство с просьбой о помощи в продолжении войны лишь с двумя условиями: сохранение в Генуе ее законов и расположение на боевых кораблях красного креста святого Георгия выше змеи Висконти.
Венецианцы, конечно, пришли в ярость. Но и устрашились. У них украли победу в последний момент, когда они уже готовились праздновать окончательное поражение соперника. Хуже того, Милан, который уже обрел слишком сильное влияние, чтобы быть спокойным на его счет, теперь усилил его больше прежнего. Венеции необходимо было обзаводиться сухопутной армией, потому что от миланских территорий ее отделяли только владения вассалов Каррара в Падуе, за которые предстояло вскоре воевать с Висконти. Положение осложнялось тем, что в эту схватку могли включиться, помимо Генуи, другие города Ломбардии. Поспешно формировался союз материковых городов, тоже ощущавших миланскую угрозу: Монферрат и Феррара, Верона, Падуя, Мантуя и Фаэнца. Возглавить его венецианцы уговорили Карла IV Богемского, которому вскоре предстояло стать императором Священной Римской империи. Все это совершилось очень быстро и, как утверждает летопись Лоренцо де Моначиса, «за невероятные деньги», но и Висконти занимался подкупом, так что участников союза вскоре поубавилось. Карл обогатился на 100 000 венецианских дукатов, не ударив палец о палец.
Однако архиепископ Джованни Висконти воевать не спешил. Напротив, он прислал в Венецию посла с мирным предложением. Послом этим был знаменитый, величайший после Данте поэт-дипломат Франческо Петрарка. Петрарка уже писал дожу Дандоло — гуманисту и личному другу — три года назад. Он призывал к миру с Генуей во имя объединения Италии. Сейчас он вновь призывал к тому же, уже устно, со всем красноречием, на какое был способен, убеждая венецианцев протянуть его повелителю руку дружбы и принять очень выгодные условия. Позднее, в письме от 28 мая 1354 года, он признал, что его поездка была бесполезной:
Я расточал много слов на ветер. Я приехал, исполненный надежды, а возвращался в сожалениях, стыде и страхе… Ни мои слова, ни слова самого Цицерона не смогли бы ни достичь старательно затыкаемых ушей, ни открыть упрямых сердец.
Венецианцев и вправду не впечатлил Петрарка, как не впечатлил их и Данте за 33 года до этого. Они уже пережили первое потрясение от союза Генуи и Висконти, и, поскольку прямая угроза нападения с материка миновала, к ним возвращались обычная самоуверенность и храбрость. Если архиепископ действительно хочет мира, это значит только, что он не готов к войне. Сами же они были сильны, как никогда, во всяком случае на море. Вискоти там или кто еще, но они твердо решили закрепить свою победу у Лоиеры и нанести сопернику новый удар, на этот раз сокрушительный. Их не интересовали цветистые речи в палате аудиенций дожа, их интересовал ход дела в доках Арсенала.