Дело в том, что, отправляясь на эту вершину, мы захватили с собой часть транспортировочного груза, чтобы забросить его к снежной могиле Голубкова. Корепанов же был участником того печального траверса и знал, где лежит Блюминар.
Осталось одиннадцать. В этом составе мы встретили их на плато у пещер (5600 метров). Мы спускались — они поднимались. Им еще предстояло... Предстояло с лихвой — добраться до отметки 7350 и оттуда тащить груженую акью.
Но дело обернулось хуже, чем думали, — погода испортилась. От плато до цели их сопровождал ледяной ветер, перед которым не могла устоять никакая восходительская утепленность. Когда добрались до нужной точки, четверо из одиннадцати оказались больны. И Кочнев немедленно отправил их вниз. Тяжесть транспортировки легла на плечи семерых.
Они подвели акью к вершине «жандарма» Верблюд — на 5200, то есть прошли около двух третей пути, и здесь окончательно выдохлись. Вадим Кочнев радировал в лагерь просьбу о помощи. Радиограмма пришла, когда мы — Гракович, Рощин, Фомин и я — спускались с пика Корженевской. Приняла ее Эля. Она сидела на связи, поскольку заниматься ничем другим не могла — на маршруте подморозила палец ноги, врачи сделали ей блокаду, и теперь передвигалась, только наступая на пятку.
Поляна никогда не пустует. И сейчас народу хватало. Но мастеров альпинизма, тех, кто мог бы пойти в помощь кочневцам, кроме Петренко, Корепанова, Ковтуна, нет. К ним-то и обратилась Эльвира. Ковтун заболел. На Корепанова тоже расчет плохой — воспаление легких выбило его из обычной формы на весь сезон. Он хуже многих других перенес восхождение и здесь, на поляне, был еще слаб.
Петренко, подстелив под себя одежду, привалившись к готовому рюкзаку, принимал горное солнце. Он ждал вертолета. Ждал уже несколько дней, чтобы добраться до Оша и оттуда лететь на Кавказ. Вертолет все откладывали, но сейчас сообщили, что он уже вылетел.
Впрочем, Петренко теперь не спешил, ожиданием не томился, не нервничал, поскольку на чемпионат все равно опоздал. Сейчас на Кавказе он мог быть только зрителем, но не участником.
Сама Эльвира, несмотря на больную ногу, тут же, что называется, взялась за ботинки. Хотя понимала — толку от нее там немного. Но нельзя же, призывая других к благородству, оставаться самой в стороне?
— Что будем делать? — обратилась она к Петренко.
— Я не могу. Мне на чемпионат надо. И вообще — Шатаев нас отпустил. Считай, что вертолет пришел вовремя и я улетел.
Вертолет вскоре прибыл. Жители поляны — а здесь, как правило, знают все всегда обо всем — напряженно, как говорят, затаив дыхание смотрели, как направлялся Петренко к машине. Он шел медлительно, чуть вразвалку, лениво опустив голову, как ходят обычно люди его стати. И все, кому этого очень хотелось, видели в его неспешной походке проявление душевных колебаний, нерешительности. Все ждали: вот-вот движение его и вовсе увянет, он остановится, перемнется с ноги на ногу и повернет обратно. Но он подошел к вертолету и легко взобрался в кабину...