– Сменим тему, – прервал я его. – Нам начинают надоедать ваши разглагольствования. Я требую перейти к голосованию.
– Я отвечаю вашему оруженосцу, – возразил Шарриак. – Это он завел разговор. Голосуйте на здоровье, если вы в это верите. У меня минимальная возможность блокировать, но могу вас парализовать, результат будет тот же самый. Послушайте, Карсевиль, не будем же мы сидеть тут всю ночь. Делаю последнее предложение: Шаламона в президенты, а вы и я – вице-президенты, если уж вам так хочется сохранить эту лавочку.
– Будем голосовать, – повторил я упрямо.
Шарриак встал:
– Без меня. Вы думаете о деле или о романе в фотографиях с розовой водичкой? Надеюсь, вы пригласите меня на свадебный пир. Я так вам напакощу, что вы не уснете. – Идя к двери, он остановился перед Лоранс. – Скажите правду, мадам Карре: мой крем после бритья вам никогда не нравился, а? Я так и знал. Хотел поменять его, да забыл.
– Нет, мне не нравится ваша дурацкая морда, – отчеканила Лоранс.
Шарриак не смутился:
– Ах, до чего я люблю сердечную обстановку административных советов! – воскликнул он. – Сплошь друзья, откровенная беседа! Обожаю. Естественно, я вчиню вам десяток исков. Когда сила сломлена, остается право…
Шарриак вышел. Несколько секунд все молчали. Потом собрали свои бумаги, Мастрони – с очень недовольным видом.
Я сидел, пока все выходили. У двери Лоранс повернулась ко мне и спросила:
– Вы не идете? Чего вы ждете?
– Ну, к примеру, благодарностей, – насмешливо ответил я.
Она медленно подошла ко мне.
– Великий Боже! За что?
– Хотя бы за то, что я вас спас…
Она присела на край стола.
– Вы меня не спасли. Он прав. Я сгорела. Остаюсь здесь только из любопытства. Хочется увидеть окончание партии.
– Я сделал все, что мог.
Она протянула руку к моей груди, словно пытаясь удержать меня на расстоянии.
– Да. Для себя. Вы не могли согласиться на Пинетти, Шаламон – это катастрофа, и не хотели, чтобы меня прикрыли. У Шарриака появилось бы огромное преимущество, а вам нужно время, чтобы уладить дело с американцем.
– Надо же, вы и это знаете?
Ее глаза сузились. Пропала мягкость в очертаниях ее губ.
– Мне известно многое, Жером. Я раскусила Шарриака и вас. Шарриак много трубит и сотрясает воздух. Вы бережете силы. Но оба вы одной породы. Оба просчитывали одно и то же. Вы из одного теста и рассуждаете одинаково. Но вы, в частности, соблюдаете приличия. Это – единственное отличие. Попробуйте утверждать, что это неправда…
Я опустил голову.
– Такова игра, Лоранс. Думаю даже, что это жизнь такова…
– Жизнь!
Я поднял голову. Казалось, что Лоранс вот-вот расплачется. Но, взяв себя в руки, она продолжала: