Жена Кононова, глухая старуха, поджимала тонкие губы и, тыча в небо коричневым пальцем, унизанным тремя белыми кольцами, говорила:
— Гуси полетели. Торбаса шить надо. — Ее голос был грубый и громкий.
Кононов не слушал ее, тоскливо ныл:
— Лентяй народ стал. Кукушкой стал... Гнезда не хочет делать себе. Где жить будем, если земля как белые сопки станет?
Прокошка молчал. Что он мог говорить старому Кононову? Он мог только слушать его.
Старуха подошла к маленькому окну. Сквозь натянутый пузырь она увидела оленьи рога. Одни, другие, потом их стало сразу много. Она заметалась по зимовке.
— Домой поедем, — бормотала она. — Давно думаю. Хорошо дома... Внук посмотрит в глаза...
Кононов оттолкнул ее, выскочил из зимовки и увидел среди множества оленей лицо старой женщины, закутанное в черную материю. Он видел только нос и глаза. Нос был плоский, глаза маленькие, злые.
— Ты кто? — спросил громко Кононов. Он спросил нарочно громко, потому что боялся.
— Ты кто? — спросила его женщина. У нее был такой же грубый голос, как у его жены.
«Глухая, наверно», — подумал Кононов.
— Твои олени? — чувствуя нарастающую робость, тихо спросил Кононов, но женщина не ответила, подошла ближе и еще громче спросила:
— Ты кто?
— Кононов я...
— Кононов? — Женщина поправила темное, с красными квадратами, платье. Оно топорщилось у нее на груди. — Ты, верно, Сашка Кононов с Лысой Сопки. Слыхал тебя... Знаю... Я Покенов с Малой Елани. — И, размотав платок, Покенов подошел к изумленному Кононову.
— Зачем носишь? — трогая платье, спросил Кононов.
— Если взял, носить надо...
И они вошли в дом. Так повстречались Покенов с Кононовым.
— Скажи, Покенов, как живут люди в колхозе? Прокошка не хочет делать крышу. Пускай едет в колхоз тогда. — Кононов подвинул Покенову маленькую чашку крепкого и черного, как уголь, чая.
— Много людей умерло уже, — с грустью говорил Покенов, не забывая пить чай. — Скоро все умрут. Жить как же? Один убьет зверька, делить надо шкурку, одному лапку, другому хвост, десятому тоже дать надо. Много всех. Зверек один. Делят. А кто купит шкурку по кусочкам? Пусть идет...
— Иди, — толкал Прокошку в спину Кононов, — иди. Дом сделать не можешь, какой человек?
Прокошка виновато улыбнулся:
— Зачем колхоз мне? Не гони... С тобой жить хочу.
— Лентяй, однако! Дом почему не сделал? Ладно. Вот приехал Покенов, теперь сделаем.
Но и с приездом Покенова бревна остались лежать там, где их положил Прокошка.
Настало время дождей.
В открытом доме стояли лужи. В них плавали осенние красные листья. Старики натягивали на головы оленьи шкуры и сидели неподвижно, уныло раскуривая трубки.