— Например?
— Ярмарки. Парады. Расстрелы. Канонады.
— Никогда с этим не сталкивалась, — сказала Колетт. Она расстроилась, осознав, что ее блестящая идея потерпела крах. — Я прослушала кучу кассет с консультаций медиумов, но никогда не слышала больше двух голосов одновременно.
— Ничего удивительного, — вздохнула Эл. — Мои друзья, похоже, с этим не сталкиваются. Ни Кара, ни Джемма, никто из девочек. Думаю, мне просто достается больше активных сущностей. Так вот, насчет кассет: ты сможешь разобрать слова?
— Честное слово, смогу. Если как следует возьмусь за дело. — Колетт выпятила подбородок. — Твоя приятельница Мэнди написала книгу. Она приторговывала ей, когда я заезжала к ней Хоув. До того как познакомилась с тобой.
— Ты купила у нее книгу?
— Она мне ее подписала. «Наташа», вот как. «Наташа, медиум звезд». — Колетт фыркнула. — Если она смогла, то и мы сможем.
Эл ничего не сказала. Колетт ясно дала понять, что у нее нет времени на Мэнди, а ведь Мэнди — для публики Наташа — была одной из самых близких ее сестер по духу. Она такая умная, думала Эл, и язык у нее хорошо подвешен, и она знает, что мне приходится терпеть с этими призраками. Но Колетт уже начала вытеснять друзей из ее жизни.
— Ну так как? — спросила Колетт. — Мы можем опубликовать ее за свой счет. Продавать на эзотерических ярмарках. Что думаешь? Серьезно, мы должны попробовать. В наши дни кто угодно может написать книгу.
Колетт присоединилась к Элисон в те дни, когда комета Хейла-Боппа,[11] подобно волану Господа нашего, воссияла над торговыми городами и спальными пригородами, над игровыми площадками Итона, над пассажами Оксфорда, над Уокингом и Мэйденхедом с их безумным движением, над забитыми въездами, съездами и развязками М4, над супермаркетами и загородными складами ковров, детскими садами и тюрьмами, гравийными карьерами, и станциями очистки сточных вод, и перепаханными зелеными полями Домашних графств. Родом из Аксбриджа, Колетт выросла в семье, механизма которой не понимала, и закончила среднюю школу, где ее прозвали Чудовищем. Если оглянуться назад, эта кличка казалась насмешкой над отсутствием у нее каких бы то ни было чудовищных качеств; в действительности она не выглядела никак — ни хорошо ни плохо, ни да ни нет, ни за ни против. На школьных фотографиях ее неопределенные черты не были ни мужскими ни женскими, а блеклые, коротко подстриженные волосы напоминали капюшон монаха.
Тело ее было плоским и бесполым; ей исполнилось четырнадцать, но в районе груди так ничего и не выросло. Лет в шестнадцать она начала стрелять бесцветными глазками, намекая: «Я — натуральная блондинка, знаете ли». На уроках английского ее хвалили за аккуратный почерк, а в математике она делала, как утверждали, постоянные успехи. На основах религии она пялилась в окно, словно ожидала увидеть индийских божеств, рассевшихся на корточках под зеленой сеткой забора. На истории ей предлагалось сопереживать страданиям тружеников хлопкопрядильных фабрик, рабов на плантациях и шотландских пехотинцев в битве при Флоддене — все они оставляли ее равнодушной. О географии она не имела вообще никакого представления, зато французский выучила быстро и смело говорила на нем с прекрасным аксбриджским акцентом.