— Я не желаю иметь дело с проклятыми химикалиями. Из-за них лук-порей в метр высотой вырастет за два-три дня, кому это надо? Божьи коровки, которых я подбираю в парке, отлично пожирают тлю! Не требуется никаких инсектицидов, а то еще отравим птиц. Да и змей зачем убивать? Они спасают нас от прожорливых грызунов. Надо только смотреть под ноги и не наступать на них. Если мы станем все уничтожать, то в один прекрасный день лишь в музеях сможем увидеть чучела белок, ласточек, трясогузок и всяких других исчезнувших с лица земли тварей. Человек не перестает убивать. Дети мои, надо бы мне сыграть роль болвана, который стреляет в то, что видит вокруг. Паф! — и падает фазан, паф! — другая птица. Этот тип любуется красотой одних птиц и убивает других, чтобы затем сравнить расцветку. Не хватает только рекламы ружей со слоганом: «Куропатки и утки! Берегитесь!»
Несколько чахлых розовых кустов, выживших в уголке прежнего огорода, тщетно цеплялись за проржавевшую арку не в силах подняться выше. В пору своего расцвета они затеняли аллеи мириадами пахучих бледно-розовых цветов. Кстати, существует роза «Луи де Фюнес»: отец просто согласился дать свое имя одной из разновидностей роз, выращенных фирмой «Мейан» в результате многочисленных скрещиваний. Ему нравился ее цвет, напоминавший его любимые цветы калужницы, которые он каждый день срывал по утренней росе и ставил около маминой чашки кофе.
Все эти посадки могли бы нас завалить фруктами и овощами. Но по ночам плоды странным образом исчезали. Еще накануне деревья ломились под тяжестью фруктов, а утром их не было видно.
— Это все проделки уховертки, — говорили ему.
Стоило бы позвать энтомологов для изучения этих небольших, в сантиметр длиной, насекомых с маленькими щипцами вместо хвоста: те, что водились в Клермоне, похоже, были мутантами, вроде африканской саранчи. Отец только разводил руками. Куры тоже не несли яиц… Подчас какая-нибудь добрая душа нашептывала нам, что эти фрукты продавались на соседнем рынке. Случалось, мы находили чьи-то силки. Все это походило на римейк фильма «Не пойман — не вор», только с иным распределением ролей: отец не играл браконьера Блеро, а выступал в роли сельского полицейского Паржю. Особенно дорожил он созревающими грушами, чтобы украсить ими поднос с маминым завтраком. Каждый день он их ощупывал и обнюхивал, чтобы сорвать вовремя. Но созревшие груши тоже исчезали. Стоя перед деревом с маленьким секатором в руке, отец ругался на чем свет стоит. На другой день, спрятавшись в шесть утра в капусте, откуда было прекрасно видно грушевое дерево, он заметил ворону, которая, аккуратно сорвав плод, утащила его с собой.