После окончания переговоров и покупки трех билетов (ибо отец настаивал на оплате мест) я ждал, когда все зрители займут места, возвращался к такси и давал «добро» на высадку десанта.
Отец надевал летом каскетку, зимой шляпу и темные очки. Мы с мамой сопровождали его, как телохранители, до входа в кинотеатр и представляли директору. Теперь все бремя ответственности за осуществление нашего плана ложилось на его плечи. Начала фильма мы дожидались обычно в пустынном коридоре и там же вырабатывали план бегства после окончания сеанса.
В сопровождении капельдинерши нас наконец незаметно вводили в зал. Настроение зрителей уже при появлении титров радовало отца своей непосредственностью. Но для того чтобы он успокоился окончательно, следовало дождаться первого взрыва смеха. Тогда он расплывался в улыбке, подобно недостойному абитуриенту, увидевшему свою фамилию в списке принятых.
Во время событий мая 1968 года я заканчивал учебу на частных курсах по подготовке бакалавров. Три года назад родители заставили меня покинуть католическое учебное заведение Сент-Мари де Монсо, где я остался на второй год в седьмом классе. Переговоры о том, чтобы перевести меня в восьмой, ни к чему не привели. Бунтарь по натуре, я не терпел замечаний некоторых священников, которые смотрели на меня, как на «папенькиного сынка». Один из них выгнал меня из класса, бросив вслед:
— Ковыряйте в носу где-нибудь в другом месте!
Отец поклялся, что разберется с ним у директора, в прошлом флотского священника. Приглашенный к нему, он бесконечно долго ждал в приемной. Спустя час, не выдержав, он сказал секретарше:
— Мадам, если директор не примет меня сейчас же, я сначала начну ломать стулья, а потом займусь вашей библиотекой!
Напуганный священнослужитель тотчас вышел к нему. Отец не дал ему произнести ни слова:
— Святой отец, я очень разочарован вашими методами обучения. К тому же вы невоспитанный человек. Я часто имею дело с деревенскими священниками и знаю, что они замечательные люди. А вы мне не нравитесь!
Он не мог стерпеть, что я страдаю из-за его популярности, хотя я никогда этим не похвалялся.
Во время майских событий отец мало интересовался волнениями в городе. Ему, впрочем, нравилось, что молодежь выражает недовольство деятельностью политиков. Как и они, он презирал их за нежелание что-либо менять.
— Это горстка пустобрехов! Они произносят речи, как плохие актеры. Им наплевать на свой долг!
Правда, его смущала начавшаяся охота на ведьм. Он не был согласен с тем, чтобы профессура университета, журналисты и даже хозяева предприятий платили за чужие грехи, и часто вспоминал ужасы террора времен Великой французской революции: