— Господин Фишбах, — к ним подошла девушка и протянула бумаги. — Заголовок должен быть вопросительным?
— «Пройдет ли Пауль Фишбах в парламент?» — прочитал один из присутствующих. — Именно так. Мы не должны грубо навязывать свое мнение. Поверь моему опыту, Пауль. В начале кампании надо лишь приучать к твоему имени. Никаких утверждений.
Фишбах кивнул, просмотрел разбросанные на столе бумаги, рассеянно взглянул на свои портреты и сказал:
— Большое спасибо, друзья. Оставьте все, я просмотрю материалы. Извините, но я чертовски устал.
— Путь к славе утомляет, — пошутил кто-то.
Все стали прощаться, остался лишь человек, который был недоволен портретом.
— Что случилось, Пауль? — спросил он.
Фишбах закрыл дверь и устало опустился в кресло.
— Кампанию придется временно приостановить.
— Не говори глупости. Что произошло?
Фишбах достал из кармана газету и посмотрел на портрет Сажина.
— Я тебе рассказывал, Эрик. Тот русский, из Маутхаузена. Завтра он прилетает. Он увидел мой портрет и поднимет скандал.
Эрик взял газету, посмотрел на серьезное лицо Сажина и сказал:
— Прошло четверть века, он не узнает тебя.
— Я же его узнал.
Эрик прошелся по библиотеке, взглянул на улыбающиеся портреты, перевел взгляд на опустившего голову Фишбаха и решительно сказал:
— Надо срочно встретиться с Вальтером Лемке.
* * *
Шурик прошелся вдоль металлического барьера, вытер его ладонью и облокотился. За барьером под осенним солнцем лениво грелись самолеты. Когда вдали раздавался рев и, проскочив по взлетной полосе, подобно снаряду или ракете, улетал очередной самолет, то трудно было поверить, что всего пять минут назад он сонно грелся где-то рядом.
По радио приторно-сладким голосом то и дело объявляли: «Пассажиров, улетающих рейсом… Париж… Нью-Йорк… Прага… Стокгольм… просят пройти на посадку в самолет». Шурик был уверен, что девушка-информатор сосет леденец, а перед тем как включить микрофон, закладывает его за щеку.
Вена не принимала.
Шурик повернулся к летному полю спиной и посмотрел на тренера — Михаила Петровича Сажина: до войны он якобы был отличным боксером, но ведь прекрасно известно, что до войны все было отличным; и боксеры тоже. Еще говорят, что Сажин воевал, попав в гестапо, где ему повредили левую руку, он почти никогда не вынимает ее из кармана, от этого плечо у него чуть приподнято. Вот и сейчас Сажин расхаживал рядом с Робертом Кудашвили, и плечо у него было вздернуто, как у боксера на ринге, защищающего подбородок.
Роберт, наклонив непропорционально большую лохматую голову, о чем-то спорил с тренером. Конечно, Роберт трехкратный чемпион Европы, почет ему и уважение, но зачем Роберта везут в этом году, неизвестно. Ему лет сто, наверное, а за тридцать наверняка. Шурик слышал, как грузин дышит во время спарринга, даже жалость берет.