Шурик нерешительно переступал с ноги на ногу, но Зигмунд незаметно подтолкнул его, и Шурик оказался у двери в аэровокзал.
— Самую большую, жеребенок! — крикнул Кудашвили.
— Намучаемся мы с мальчиком, — сказал Сажин.
— Что ты, Миша, — Роберт склонился и заглянул Сажину в глаза, — нервничает. Семнадцать лет. Первая поездка. Ха! — Он поднес к лицу широкую ладонь. — Обкатается. Еще с цветами встречать будут.
— Неприятно, когда от тебя результата ждут, — Зигмунд легко тронул Сажина за локоть, словно извиняясь за свое вмешательство.
Сажин посмотрел на боксеров, потерся подбородком о плечо и отвернулся.
Репродуктор щелкнул и заговорил:
— Пассажиров, отлетающих рейсом «О эс шестьсот два», по маршруту Москва — Вена, просят пройти на посадку в самолет.
* * *
Старый Петер сидел на скамейке, опираясь спиной на зеркальную стену спортзала, и менял шнуровку в перчатках. В противоположной стене, так же покрытой зеркалами, сидел еще один Петер и тоже шнуровал перчатки. Только был он несколько меньше и не такой старый — на расстоянии нельзя было разглядеть морщины и шрамы на широком лице и седину в коротко остриженных волосах на круглой шишковатой голове. Петер из-под нависших бровей поглядывал на свое отражение и даже пару раз подмигнул, но двойник не ответил, видимо, ему не нравилось это панибратство. Тогда Петер поднял руку и шлепнул широкой ладонью по висевшей над головой груше. На той стороне тоже подняли руку и шлепнули по груше. Оба снаряда покорно закачались, и Петер по-детски хихикнул, положил перчатки на скамейку, встал и расправил широкие сутулые плечи.
На тонких металлических тросах висели тяжелые кожаные мешки, они хранили в себе удары и чемпионов и новичков. Когда-то Петер мог заставить говорить их натужными глухими голосами, откликаться на короткий выдох и еще более короткий удар. Сейчас Петер, проходя мимо, только гладил их многопудовые холодные тела, и снаряды презрительно молчали, прекрасно понимая, что в шестьдесят лет человек с перебитыми суставами не заставит их закачаться и заговорить.
Петер оглянулся — черные спортивные снаряды двоились в зеркалах. Зеркала тоже нужны, в них ты видишь свои ошибки. Сначала только технические, а со временем… со временем начинаешь замечать раньше обычного выступивший пот, широко открытый рот, которому не хватает воздуха, шрамы и морщины. Зеркала холодные и спокойные, они очень нужны, поэтому их так много в зале для бокса. Петер давно на них не сердится, смотрит на них спокойно, они ведь не виноваты.
Петер обошел зал и остановился около ринга, самого коварного друга в этом зале. Новичку он кажется всегда одинаковым. Тугие канаты, и наканифоленный холст, и четыре угла. Канаты умеют упруго подтолкнуть в спину, удвоить силу удара, который ты берег, словно последний пфенниг. Превратить никелевую монетку в чековую книжку. Но канаты могут обжечь и бросить тебя, безвольного, под свинцовую перчатку противника, и ты, оглохший и ослепший, упадешь.