А вот о выделке шелка: «В половине марта гилянцы берут шелковые семена, завертывают в платок и носят при себе за пазухой. От теплоты из семян выводятся черви. Вылупившихся червей кладут в коробочку и кормят в течение нескольких дней тутовыми листьями. Через несколько дней черви образуют коконы. После этого коконы высыпают в кадку с горячей водой. Шелк там отделяется, и его сматывают на вьюшку».
Консул потирает руки и произносит вслух:
— Сударь! Глаза мои зрят труд бесценный! Я полагаю, не токмо мы, но и потомки наши премного чтить его будут.
Гмелин смущенно опускает голову:
— Сей труд есть исполнение долга перед отечеством нашим… Еще государь наш Петр Первый с великим любопытством и гордостью рассматривал первую карту Камчатки, сочиненную Лужиным и Евреиновым. А его превосходительство господин Ломоносов перед смертью передал в Императорскую Академию план многих географических экспедиций.
— Признаться, сударь, долгонько я здесь медведем сижу — не слыхивал. И теперь любопытство имею до ваших экспедиций.
— Экспедиции академии разные, как-то: астрономические и физические. Дело астрономов зело тщательно наблюдать ход небесных светил. Наша же экспедиция есть физическая, и допрежь всего инструкция ее гласит: «Ехать куда нам указано, описать тамошние места и все на карту исправно поставить».
— Да, — соглашается консул. — Великому государству нашему давно пора иметь собственную полную карту и атлас, ибо простор его необъятен.
Легкая краска смущения и радости заливает лицо Гмелина.
— Успехи вашей экспедиции! — поднимает бокал русский консул. — Здоровье достойного слуги отечества и науки!
Помолчав, консул спрашивает далее:
— А как у вас оказался Охотников?
— Охотников? Я вас не понимаю.
— Да вот, — консул развел руками. — Из Петербурга намекают. Мол, сей господин у вас пребывает. А там им не больно довольны.
— Довольны? — Гмелин хмурит брови. — А пребывание сего господина Охотникова здесь разве не есть наказание? Голод, болезни, пули разбойников… Довольно одного пути до Шемахи, дабы искупить вину…
Консул молча дымит трубкой и вновь соглашается:
— Вы правы. Я тоже полагаю… эти пудреные… Им бы послужить здесь с наше… А вы как разумеете?
— Так же!
— Вот-вот, — продолжает консул, — К сожалению, за пули разбойников орденов не дают.
И тут же вновь спрашивает:
— А сии горы вам нравятся?
— Привык. А художник Борисов да Охотников только об оных и толкуют.
Консул потирает руки:
— Красота!.. Эх, Самуил Готлибович, а в Сальяны двинетесь, еще больше красоты насмотритесь.
Гмелин кивает, глухо говорит:
— Дорога до Сальяны, по справедливости, для того сделана, чтобы кормиться разбойничьим шайкам. Между горами есть разной глубины ямы, глубокие пропасти с различными пещерами, в коих до грабежа лакомые люди караулят. А кроме того, — заканчивает путешественник, — ханы полагают — лазутчик я. Средь двенадцати солдат, посланных ханом, один доносчиком был. До каких пор сие продолжаться будет? Науке ведь служим.