— Я на минуту, — сказал тот. — Бегу к парикмахеру, давно надо подстричься. Сюда зашел, чтобы повидать Пикеринга.
— На что он вам?
— Есть дельце. Хороший человек, между прочим. Мы с ним сегодня виделись.
— Что же вы делали?
— Гнались в такси за девицей.
— Я думал, это не в вашем вкусе.
— Вообще-то нет, но он настаивал.
— Дурак, честное слово! Играет с огнем.
— Вы думаете?
— Конечно. Да она его женит в два счета!
Траут на это не ответил. Юристы — те же дипломаты, а он не хотел соблазнять друга.
— Дома он?
— Нет, ушел погулять. Мрачный, как дождливый день в Питсбурге. Не знаю, что с ним.
— Любовь, Айвор, любовь. Любовные горести. Она не желает его видеть.
— Вот и радовался бы.
Траут передернулся, как викарий, услышавший богохульство, но между двумя па спросил невзначай, не знает ли Айвор, как зовут эту девушку.
— Знаю, — отвечал тот. — Я ей давал интервью. Салли Фитч. Вы слышали песенку, Кол Портер поет — «Мамаша Фитч, папаша Фитч»?
— Нет, не слышал.
— Очень хорошая. Я ее исполняю в ванне.
— Да? Надо бы послушать.
— Загляните как-нибудь с утра, так в полдесятого. Прихватите плащ, я брызгаюсь. Ее без жестов не споешь.
Лльюэлин замолчал. Друг его плавал по комнате, словно прима в «Лебедином озере», а ему это не нравилось. В конце концов юрист — одно, танцор — другое. Именно тут он заметил в Трауте что-то такое, странное, словно он, по слову поэта, росой медвяною питался,[41] пил молоко из райских кущ.
— Зачем вам знать, как ее зовут? — не без резкости спросил Лльюэлин.
— Хочу к ней зайти, — охотно отвечал Траут. — Адрес я случайно знаю. Понимаете, надо их помирить. Нехорошо, когда два юных сердца разлучены недоразумением. Во всяком случае, мне это не нравится. Кто я, в конце концов, Томас Харди?
Лльюэлин совсем растерялся. Выговаривал Траут четко, но слова его не имели смысла. Если бы он стоял на месте, друг метнул бы в него укоризненный взгляд, но как его метнешь в движущуюся цель?
— Траут, — сказал Лльюэлин, — вы насосались.
— Ну, что вы!
— Тогда чего вы порете чушь? Еще вчера… Фразы он не кончил, ибо зазвонил телефон.
— Подойдете, а? — попросил он. — Меня нет дома.
Первые же слова повергли магната в дрожь, хотя он и обрадовался собственной мудрости.
— Да, madame?
Конечно, Лондон кишит всякими madame, но у них, подумал он, нет его телефона. Изнемогая от страха, магнат затаил дыхание.
— Боюсь, — говорил тем временем Траут, — что его сейчас нет, но он скоро вернется. Я ему передам, что вы звонили. Конечно, конечно. Он будет очень рад. Всего вам хорошего, madame. Какая погода, а? Хе-хе. Всего хорошего.