На Уилмота это произвело очень сильное впечатление. Как мы знаем, он не сразу заметил тарелку, и внезапные звуки пронзили его ножом.
Поэты описывали много звуков — ветерок в листве, рокот волн, пение соловья, воркование голубя. Но ни один из них не сравнится с хрустом бутерброда, если ты четыре дня пьешь апельсиновый сок.
В родственнике моем хруст этот разбудил самые темные чувства. Он выпрямился в кресле. Тигриный блеск вспыхнул в его глазах. Наконец, он вскочил, и потрясенные кинодеятели услышали:
— Пре-кра-тить!
Мистер Шнелленхамер дрогнул. Бутерброд упал. У мистера Левицкого, напротив, упала челюсть.
— Я сказал: прекратить! — повторил для ясности Уилмот. И тяжело задышал. Мистер Шнелленхамер, вскочив, указывал на него пальцем. Царило зловещее молчание.
Его и нарушил страшный крик, тот самый крик, из-за которого слова «Вы уволены!» замерли на хозяйских устах.
Кинопроизводство особенно опасно тем, что в нем не обойдешься без пламенных звезд. Публике они нужны, а голос публики — сами знаете. Поэтому на каждой студии есть хотя бы одна актриса, при чьем имени трепещут самые сильные. Здесь ею была Гортензия Бервош, Королева Страсти.
Темперамент — штука о двух концах. Деньги он приносит, но вызывает и особые приступы, сходные с так называемым амоком. В этих случаях на студии оповещали весь наличный состав. Именно это и услышало сейчас совещание.
Хваленая дисциплина вроде бы не подкачала. Кто-то охнул, кто-то закатил глаза, но никто не шевельнулся, пока в комнату не влетел молодой ассистент, вопя:
— Спасайся, кто может! Все зашевелились.
— Идет сюда!
Мистер Шнелленхамер стукнул по столу.
— Господа! — воззвал он. — Вы боитесь безоружной женщины?!
Ассистент кашлянул.
— Да, что?
— У нее меч.
— Меч?!
— Взяла у легионера из «Аве, Цезарь». Ну, я пошел.
Первым вскочил молодой киватель, которому прекраснаяГортензия уже всадила в ногу булавку на съемках «Пламенных сердец». Он выскочил в окно, и через минуту-другую в комнате остались только мрачный Уилмот, трепещущая Мейбл и хозяин, который пролезть в окно не смог бы и залез в шкаф.
Уилмота все это не занимало. Глядя на бутерброды, он пребывал в некоем трансе, из которого его вывела размалеванная дама с мечом. Она громко кричала.
Он поднял брови, скривил губы и вернулся в транс.
К таким реакциям Гортензия не привыкла. Занеся меч, она обрушила его на чернильницу, преподнесенную Шнелленхамеру верными почитателями. При этом она вопила:
— А-а-а-а-а!
Уилмоту это надоело. Как все Маллинеры, он исключительно учтив с женщинами, но сок его несколько озлобил, тем более что часть чернил попала ему на брюки.