Пока он шагал к «Миньонетте», его покусывало беспокойство. Приятно ли обнаружить, что ты, оказывается, пользуешься гостеприимством не совсем здорового человека? По его собственным наблюдениям, Булпит мог, не задумываясь, огреть ближнего бутылкой. А теперь еще, оказывается, не прочь из кустов выскочить… Невольно призадумаешься и спросишь себя, где для него предел? Никто не возражает против добродушной эксцентричности, но до каких пределов этот шутник сохраняет добродушие?
Безмерно радуясь, что сегодня наступит конец его визиту, Адриан забрался по мосткам на «Миньонетту». Едва его нога коснулась палубы, как дверь салона распахнулась и появилась обнаженная натура, обмотанная лишь полотенцем.
Это был Табби Ванрингэм.
Первым от шока неожиданной встречи опомнился Табби. Он удивился, предполагая, что Адриан давно за много миль отсюда, но у него и своих тревог хватало, чтоб еще волноваться из-за чьих-то дел. Здесь — и ладно, пусть его.
— Привет, — сказал он, смахнув со лба бусинку пота. Адриан откликнулся на приветствие, и наступило молчание.
— Поплавать вот иду, — сообщил Табби.
Даже менее наблюдательный человек, и тот с первого взгляда увидел бы, что купание позарез необходимо. В такую жарищу Табби, видимо — на всей скорости, одолел расстояние между двумя пунктами и почти расплавился. По яркому, хотя и не совсем аппетитному сравнению Булпита, он потел, как негр на выборах.
— Жарковато! — обронил Табби.
— Да, это заметно.
— Прямо вспотел.
— Быстро шли?
— Бежал, — уточнил Табби. — Всю дорогу, от второго Уолсингфордского камня.
— О-о? А что такое?
— Чтобы добежать поскорее. — На ум ему пришло неожиданное соображение: — Слушайте, — перебил он сам себя, — вы ведь тоже снимали это суденышко. Где тут еще, кроме салона, можно спрятать бумаги? Салон я прочесал частым гребнем — и ничего!
— Бумаги? — Адриан вспомнил, что девушка в гостинице отдала ему какие-то бумаги. Он нащупал их в кармане. — Не эти ли? — И он услужливо их протянул.
Вопрос и действие оказали на Табби сокрушительный эффект. До сих пор он стоял как нормальный американец, болтающий с приятелем. Теперь же скаканул назад, словно от змеи, и принял оборонительную стойку. Кулаки у него сжались, взгляд стал угрожающим.
— Еще шаг, — пригрозил он, — и я вам кумпол снесу!
От изумления Адриан лишился речи. Он понял, что сегодня ему суждено нарываться на эксцентриков. В данном случае сомнений у него не было; прилагательное «добродушный» мы отбросим сходу. Чтобы описать Табби, такой стилист, как покойный Гюстав Флобер, его бы не выбрал.