— Я взяла напрокат „рейнджровер“. В аэропорту, — сказала Мэри тоном, который в ее случае обычно означал „я вынуждена говорить о том, о чем предпочла бы умолчать“.
— Знаю. Видел.
— Пятьдесят долларов в день, Бад, плюс пробег. Я не смогу долго за него платить.
— Понимаю, — сказал я.
— Мы пытались позвонить. Я надеялась, что ты достаточно здоров и можешь нас встретить или кого-нибудь послать.
Я сказал, что одолжил бы у Роба его джип, если бы она мне дозвонилась.
— Я и не знала, где тебя искать, но мы встретили туземца, очень красивого мужчину, и он сказал, что знаком с тобой. Он проводил нас, чтобы показать дорогу. — В этот миг по лицам мальчиков я понял, что с туземцем все не слава Богу. — От денег он отказался. Может быть, я зря предложила ему плату? Но он вроде бы не обиделся.
— Нет, все нормально, — сказал я.
Я был готов отдать весь свет, лишь бы отвести мальчиков в сторонку и поговорить с ними начистоту. Но изменило бы это хоть что-нибудь? Читая это, вновь переживая то, что случилось, я понимаю, что на письме теряется одна деталь — тот факт, что все произошло очень быстро. Между пробуждением Мэри и тем мигом, когда Ланги побежала в деревню за Робом, не прошло и часа.
Мэри лежала вся белая, белее песка. Исхудалая и белая-белая, очень похожая на меня.
— Он думал, что ты на берегу, и хотел поискать тебя там, но мы слишком устали, — продолжала Мэри.
Пока все. Честно сказать, я выбился из сил. Слова, которые я пишу сейчас левой рукой, расплываются у меня перед глазами, а культя, которой я придерживаю ежедневник, ноет. Сейчас я лягу и буду плакать — это я знаю точно, и Ланги будет укачивать меня, как ребенка.
Завтра продолжу.
* * *
17.02. Из больницы прислали самолет за Марком, но для нас мест в салоне на нашлось. Моей болезнью доктор заинтересовался куда больше, чем моей культей. „Доктор Роббинс отлично ее обработал“, — сказал он. В понедельник мы сядем на самолет, который летит в Керне.
Надо дописать историю. Но во-первых и в главных завтра я украду Робов джип. Так он мне его не даст, считает, что я не могу водить машину. Я-то знаю, что могу, хотя и медленно.
* * *
19.02. Стоим на взлетной полосе. Один двигатель барахлит. Хватит ли у меня теперь духу написать обо всем? Посмотрим.
Мэри рассказывала нам о своем проводнике, какой он красивый и сколько рассказал об островах, вещи, которых я сам не знал. И словно удивившись, что не заметила его раньше, указала и произнесла:
— Да вот же он.
Вокруг никого не было. Точнее, никого, кто был бы виден Ланги, мне или мальчикам. Когда все кончилось, когда Роб осматривал Марка и Мэри, я поговорил с Адамом (с моим сыном Адамом, надо привыкать звать его так). Мне было ведено стягивать бинт — крепко-крепко, изо всех сил. А рука у меня ослабла.